– Ты хороший человек, Микаэль, – проговорила она, застегивая пряжку под горлом. – Ты меня приютил, и я перед тобой в неоплатном долгу. Но я не знаю, лжешь ли ты мне или твое воображение играет с тобой злую шутку. Она моя подруга. Единственная подруга. Я была у нее в ее власти бессчетное количество раз, и она лишь кормила меня. Дарила тепло и помогала. Она первая с начала моих злоключений, от кого это тепло я увидела. Она не желает вреда мне. Не желает и Эберту. То, что ты видел, было всего лишь игрой теней, Микаэль. Не докучай мне больше своими догадками и давай наконец-то схватим убийцу. У Сигура вполне хватит и сил, и коварства держать город в страхе.
– Сольвег! – крикнул ей почти в лицо Микаэль. – Очнись и послушай, что ты несешь! Ты же не слушаешь здравого смысла! Ребенок Одетты, то, что я видел сейчас своими глазами – это ничего для тебя не значит? Ты будешь так и продолжать лезть в глотку к зверю, пока он не выплюнет косточки?
– Отпусти меня, – Сольвег зашипела, вновь превратилась в прежнюю злонравную девицу. – Отпусти, хватит с меня маскарада. Я ухожу с подругой.
Микаэль обернулся и увидел, как прислонившись к дверному косяку, в дверях стоит Кая-Марта. Лицо ее было почти бесстрастным, а на губах витала легкая улыбка. Она протянула Сольвег белую худую руку. Микаэль понял, что ему трижды плевать на ее слова, будто Сольвег зла она не желает. Он не позволит им вместе уйти.
– Ты! – рявкнул он в бессильном гневе, подходя к сирину вплотную. – Прочь от нее, чудовище. Я знаю, кто ты! Я видел тебя с Эбертом.
Он кричал на нее, она улыбалась, в глазах проступала ненависть, и южанин понимал, что своими криками подписывает себе смертный приговор. Только остановиться никак не мог.
– Я не отпущу ее с тобой, – рычал он и схватил Каю за тонкое запястье. – Ты поняла? Не отпущу.
Та вскрикнула и зашипела от боли.
– Ты ей не докажешь, – прошелестел ее шепот у его уха, а потом она вырвалась. – Сольвег, сестра моя, ведь этот грубиян не помешает нам?
Сольвег фыркнула и оттолкнула Микаэля в сторону.
– Посторонись, Ниле. Что на тебя нашло. Идем, Кая, – и она взяла чудовище за руку, будто оно действительно было ей сестрой.
– Дура! – рявкнул Микаэль ей в спину и на него стали оборачиваться гости. Что он мог сделать? Отбить Сольвег у сирина? Здесь толпы людей, кто-нибудь непременно пострадает. Она ему не верит, не верит – отчего она так резко стала глупа? Он стоял, а сердце бешено колотилось. Он ничего не может поделать, ничего. Только найти арбалет свой с черными стрелами. Да веревку покрепче.
Глава XXVIII
Дорога была неблизкая, и Сольвег уже успела пожалеть, что согласилась пойти в лагерь с подругой. Путь пешком через весь город в бальном платье, прикрытом только тонким плащом из шелка – это не то, чего хочется после шумного бала. Подошва туфель была мягкая, острые камешки на мостовой больно кололи ее ноги, но жаловаться перед подругой ей не хотелось. Та плыла перед ней в белом, светлым пятном выделяясь в узких сумрачных переулках. Сегодня она не разговорчива. Может, Микаэль ее напугал, может, не поделила что с Эбертом, но Кая была молчалива, точно лунная тень из сказок про фей и мелкий народец. Сольвег окликала ее пару раз, просила повременить, но та все шла в сторону лагеря, даже не пачкая белый подол в пыли и лужах.
Сольвег вспоминала Микаэля и его предупреждения, но разум делал это смутно и неохотно, точно мысль ее пробиралась через толстую вязь паутины. Да, он говорил ей почему-то о том, что Кая опасна. Но почему? Почему он это ей говорил? Сольвег нахмурилась и попыталась вызвать в мозгу образ южанина. Вот Микаэль, вот этот надоедливый Ниле, точно стоит прямо перед ней и опять хорохорится, говорит небылицы и прочий вздор, что взбредет в его бедовую голову. Но стоило ей начать вспоминать его предостережения, как перед глазами и в мыслях все плыло и она не могла ни вспомнить, ни уловить его слов. Она вспоминала их вечерние посиделки в беседке. Вспоминала, как Руза приносила им дымящийся мятный чай в стеклянном чайничке, как Ниле отрезал туда добрую половину лимона с сахаром, а потом чавкал ей без зазрения совести. Он говорил ей про свою юность и детство, про то, что с таким характером Каталине не подыскать благородного мужа, что однажды он напоил Эберта Гальва яблочным уксусом вместо белого вина, что Мария-Альберта обещала сама отдать долг за брата – главу Совета. Сольвег помнила все это в мельчайших подробностях. Не помнила только, что было после слов «берегись Каю-Марту». Чего там беречься. Кая мельче и хрупче нее, такую толкнешь, она упадет поди, разобьется, как ваза хрустальная. Но южанин настаивал, и Сольвег не помнила почему. «Потому что она обманщица. Потому что чаровница. Потому что она вор и украла у нас нашего Эберта. Потому что убийца.» Потому что она сирин, мелькнуло жалко где-то в голове и потухло. Сольвег вздрогнула и помотала головой. Мысли опять поплыли и перепутались. Какие глупости, сказала она себе, взглянув на подругу. Мысль погасла так же быстро, как и появилась, и она снова ощутила покой. А Ниле? Может, она была слишком наивна и одинока, когда сочла его другом.