Глава XXIX
– Ах ты ж тварь, – в сердцах прошептал Микаэль, заслышав посреди густоты ночи женский отчаянный крик. – Дура какая! Ну чисто дура, куда тебя понесло, с кем я связался!
Он перехватил арбалет поудобнее и напряг все свое зрение, чтобы разглядеть, что происходит. Перед ним был холм, а вокруг только пустырь, значит, оставалось лезть на него. Хорошо хоть не слишком отвесный. Из дома Эберта он вышел сразу после Сольвег и чудища, даже не попрощавшись с хозяином. Эберт его извинит, если вообще заметит. Сперва он забежал к себе, переполошив всех домашних. Снял со стены отцовский арбалет, забрал стрелы. Интересно, как он вообще планирует это делать в темноте посреди ночи. А теперь вот он, сжав зубы, лезет на холм, за которым возможно уже убивали Сольвег. Он старался об этом не думать. Хорошо хоть глаза к темноте привыкли и теперь он различал и траву, и дорогу, а лунный свет ему помогал.
Крики затихли и это заставило его заспешить еще сильнее. Ноги скользили по влажной земле, а парадный камзол уже давно не походил на парадный. «Держись, Сольвег, – шептал он. – Держись, скоро я с ней разделаюсь.» Он не знал, убивать ему Каю-Марту или нет, не знал, как помочь Эберту, но бездействовать он не мог. Он кое-как взобрался по мокрому холму и вгляделся в темноту на противоположном склоне. От отчаяния захотелось взвыть. Он увидел и платье Сольвег, и саму ее, лежащую лицом в земле и траве. Над ней взгромоздилось чудовище и размах крыльев был впечатляющим. «Куда ты полез, Микаэль», – прошептал он сам себе и стал продвигаться ближе. Как мышь, он крался в темноте, стараясь идти как можно быстрее. Лунный луч скользнул из-за тучи и осветил сирина с жертвой. Южанин удивленно приподнял брови. Это была не Кая-Марта. Это был мужчина. И был он в разы крупнее.
Сольвег снова сдавленно вскрикнула, и Микаэль решил, что больше не может медлить. Он наложил стрелу и прицелился. Проклятые руки дрожали, прицелиться он не мог, а лишнее промедление грозило гибелью Сольвег. Он спустил курок арбалета, и стрела свистнула. Мимо. Он трясущимися руками стал накладывать вторую стрелу. Готово. Осталось прицелиться и получше. Это тебе не у матери в огороде при свете солнца по дыням стрелять. Он вновь нажал на курок, и стрела на этот раз попала чудовищу в лопатку, как раз у крыла. Чудище взвыло и кое-как взлетело. Затем, неловко переваливаясь, скрылось во мраке.
Микаэль опустил арбалет, и он выпал из дрожащих рук. «В армию Совета я ни ногой, – пролетело в его голове. – Ни ногой». Он кое-как подхватил арбалет и бегом бросился к Сольвег.
Та лежала на мокрой земле, а кровь стекала по ее спине и рукам. Он сбросил плащ на землю, перевернул ее на спину так, чтобы не запачкать грязью раны. Сердце ее билось, но она была без сознания.
– Давай же, глупая девчонка, приходи в себя, – шептал Микаэль и легонько бил ее по щекам, но все без толку. Хорошо хоть отбежала она близко к городу.
Микаэль снял рубашку, а потом надел обратно свой камзол на голое тело. Разорвать рубаху на ленты было делом простым, только вот в перевязке он был не силен. Кое-как обмотав раны Сольвег и затянув их, он поднял ее на руки. Ее голова со спутанными черными кудрями лежала у него на плече. Осталось дело за малым. Дотащить ее до дома, вызвать доктора и молиться. Молиться, чтобы очнулась.
Глава XXX
День начал тянуться еще тягостнее, чем это уже начало делать утро. В доме все суетились, но ходили на цыпочках, а если кто-то из слуг повышал голос, то мать так смотрела на них, что они, казалось, уменьшались в размерах. Микаэль сидел на стуле в столовой уже без малого третий час, а книга, лежавшая перед ним, не сильно продвинулась вперед. Подниматься наверх в спальни он откровенно боялся. Особенно после того, что случилось и ночью, и после нападения. Малодушие, любой бы сказал. Да южанин и так знал это, нервно кусая ногти и поглядывая на дверь.
К Сольвег за утро заходила только мать, и Микаэль так и не смог вытрясти из нее внятного ответа. Признаться, он не был уверен, что Сольвег хочет его видеть. В особенности после того, что сказал ему мастер Талман, уходя от нее.
Он нес тогда в ту ночь Сольвег на руках через весь город. На окраинах люди слышали ее крики, а потому вышли на улицы. В ночных рубашках и теплых колпаках на голове, они повскакивали с постелей и высыпали наружу. Кто-то захватил из сеней вилы.
– Кто кричал? – спрашивали они друг друга и вертели головами. – Снова нападение?
А потом видели Микаэля, несшего израненную красавицу, и устремлялись за ним, засыпая вопросами. Страх был в их глазах, страх был в их голосе. Кто-то из молодых еще не ложился спать, и они гуляли под ручку, будто не было в городе никакой напасти. Микаэль смотрел на их беспечность и в груди закипал гнев. Он им и рассказал все подчистую. Что в городе завелось чудовище. Что вовсе не дикие собаки разрывают людей. Что если дорожат своей жизнью, пусть сидят по домам после заката. О том, что это сирин, он умолчал, хотя сказать подмывало. Если он хоть обронит это слово, вся эта толпа ломанется к лагерю Горных домов, а уж там от простых людей мало что останется. Лишней кровью они Эберту вряд ли помогут. Как, впрочем, и Сольвег.