– Боль и страх туманят тебе рассудок, моя девочка, – в сердцах пробормотал аптекарь. – Ведь все кончилось, ты жива, у нас есть с тобой право на счастье.
Красавица отвернулась от него и стала смотреть в окно, из которого пробивались лучи солнца.
– У меня было право на счастье, – через минуту проронила она. – На новую жизнь. Судьба подбросила мне презабавнейший шанс, ты сам не поверишь. Но он сорвался с моих рук и разбился, как стеклянные четки о камень. Думаешь, боль моя от ран на спине и груди? Ты же знаешь меня. Если жива, то все шито-крыто. Тело ноет, болит, но я не калека, а значит, слезы не пролью. Нет, милый Магнус, тут было другое. Я ребенка ждала, ты знаешь? Твоего ребенка. Теперь уже можно сказать, мне нечего прятать.
Магнус почувствовал, как сперва в нем вспыхнул восторг. Ребенок? Его ребенок у Сольвег? Тогда она точно его. Его семья и его любовь. Она не может не любить отца своего младенца. Под этой грубой и жесткой личиной есть горячее нежное женское сердце. Если она протянет ему руку, если решит попробовать все сначала… Тут все мысли его пробрало точно холодом.
– Что значит «ждала», Сольвег? Что значит «ждала»?..
Сольвег так и не повернула головы.
– Ты знаешь, я не хотела, чтобы ты знал. Хотела, чтоб он был только моим. Моим ключиком в новую жизнь. Пусть в бедности, без достатка. Но новую, без мыслей о прошлом. Вчера я потеряла его. Или ее. Срок был такой ранний, что никогда не узнаю, сын или дочка. Доктор сказал, что это от злости чудовища. От моего страха. От его когтей. Может, и так. Только я уже не день беспокоилась, что не выношу. Ох, Магнус, мне так было больно последние дни…
Она подтянула колени к подбородку и сама свернулась, словно дитя. В уголке глаза собралась слезинка, но она и не думала ее смахивать.
Магнус глядел на нее во все глаза, а дыхание становилось все более сдавленным. Что он купил у той вздорной старухи-обманщицы? Сигур сказал, что просто травяной сбор и он не обманывал. Магнус сам чувствовал и ромашку, и липу, зверобой и… руту. Крошечные листочки с желтыми цветами. Ее многие собирали… И в первую очередь девицы, не хотевшие рожать вне брака. Глупые девицы, не знавшие, как это рискованно, как опасно. И это он подлил это зелье Сольвег. Тогда, недели назад. Надеялся, что это вернет ему ее остывшее сердце. И ведь он теперь не узнает, что убило его ребенка. Его единственное нерожденное дитя. Его ли незнание, его ли оплошность – или сила и зло пострашнее аптекаря. Он мог убить и ее.
Он почувствовал, как к его горлу подкатили то ли нервные рыдания, то ли хрипы.
– Ты хотела этого ребенка?
– Не трави мне душу! – то ли крик, то ли плач, то ли вой забитого зверя в ответ.
– Ты хотела его?
– Хотела, пропади ты пропадом! – взвыла Сольвег и попыталась столкнуть его с постели. Потом вскрикнула от боли и затихла. Слезы все так же собирались в уголках глаз. – Теперь у меня ничего не осталось. Ничего…
– У нас могут быть еще дети, – хрипло проронил аптекарь, все еще не отойдя от ужаса, что ее слезы могут быть по его вине.
– У нас ничего не может быть, Магнус, – она всхлипнула. – Может, в каком-нибудь другом мире у нас и был бы дом. Одна толстая повариха. Сад с медуницей и золотыми пчелами. Сын или дочь, которые мечтали бы построить корабль, который ходил бы до звезд и обратно. Может быть, Магнус. Может быть. Но это несбыточное. И не моя это мечта. А теперь оставь меня, прошу, я устала. Я так устала…
Она накрыла голову одеялом и стала походить на одну из Дочерей Плача, что ходят за больными и поют по умершим. Магнус тихонько встал и подошел к столу. Лист бумаги нашелся, перо и чернильница были рядом. Он не сможет жить с этой тайной, если она его прогоняет. Пусть он расколет свое сердце надвое, но сможет принести свое покаяние ей под ноги. Перо скрипело и оставляло кляксы, но слова про зелье и руту были написаны. Если бы мог, он попросил бы у нее прощения, но ее прощения ему не добиться, он знал, а потому умолчал об этом. Он сложил лист вчетверо, последний раз с любовью вывел ее имя на обороте и оставил на столе.
– Прощай, любовь моя, прощай, – прошептал он и в спешке вышел из комнаты.
Дверь чужак распахнул так, что Микаэль чуть было не получил по лбу. Тот не стал утруждать себя прощанием, а Микаэль и не подумал проводить его до двери. Южанин слегка замялся на пороге. Весь день он испытывал странный страх перед этим посещением, но наконец пересилил себя и шагнул вперед. Он уже жалел, что впустил к ней разбойника. Ясное дело, что Сольвег не хотела его видеть, но его мягкое сердце не удержалось. Она лежала сейчас, свернувшись в клубок, точно пес, с головой укрывшись одеялом, хотя в комнате было жарко. Микаэль подошел к ней и положил руку на одеяло там, где, по его мнению, должна была быть голова. Тело под одеялом еле заметно задрожало.