Рыцарь моргнул, а затем решительно позвонил.
Затем второй раз.
***
Был вовсе не полдень и вовсе не три пополудни, было шесть с лишним утра, а завтрак на кухне готовился только для слуг и уж точно не для господ. Господам на рассвете положено спать, но они сбежались к нему. Все. И Микаэль, и толстая кухарка, и сторож. И даже Кая-Марта робко выглядывала из-за угла. И… Сольвег. Сольвег он сразу заметил. Затем все утонуло в каких-то криках, может даже слезах, он сказал, что хочется есть. Затем кухарка всплеснула руками и вытолкала незамужних женщин из комнаты. Микаэль остался. Долго пытался что-то сказать, а потом почему-то пропел строчку из какой-то кабацкой песни и закружил толстую служанку по комнате.
Эберт хотел рассмеяться, правда хотел. Но вышла только улыбка.
Через четверть часа или чуть позже он, уже одетый, стоял в коридоре. Умытый и в новой свежей рубашке, от которой так приятно пахло стиркой и мылом. Он хотел было пройти в столовую – рыцарь потянул носом, оттуда пахло свежим хлебом и булочками. Его толстая кухарка Малена наверняка хлопочет там, точно наседка. Эберт постоял минуту в раздумьях, а затем пошел дальше, мимо этой залитой солнцем столовой. Ему велели засыпать снова, сил набираться, но он не мог больше видеть постель, одеяло и толстый полог. Все должно быть снова уснули, но дверь в ее комнату отворена. Да, Сольвег с Ниле его гости, он не мог их прогнать, не хотел даже в болезни.
Рука неуверенно поднялась и стукнула пару раз в приоткрытую дверь. Эберт взглянул на отощавшую худую ладонь и коротко охнул. Должно быть, он правда был раньше, точно мертвец.
– Войдите, – откликнулся женский голос. – Ниле, это ты?
– Нет, – рыцарь замешкался и встал на пороге. Быть может, она ждала Микаэля? Он провел неверной рукой по каштановым волосам. – Нет, госпожа, это я.
Рыцарь вошел в эту дверь. Сольвег уже не спала и даже вновь не легла на постель, чтобы дождаться позднего утра. Она была все в той же длинной и плотной ночной сорочке, а поверх нее – туго завязанный расшитый халат из Эльсхана с махровыми кисточками. Должно быть, мать южанина расщедрилась, не иначе.
– Доброе утро, – коротко бросил он и встал на пороге.
– Доброе утро, – ответила Сольвег. Она смотрела на него снизу вверх, а пальцы теребили кисточку на халате.
«Я должен бы уйти», – запоздало пронеслось у рыцаря в голове. Никто не вламывается в покои дамы, когда она не готова, когда она не одета. Даже если она разрешила.
Все было именно так, но он остался стоять. Между ними – да даже между ними четырьмя – было слишком многое, чтобы помнить об этикете. Он может остаться стоять. Никто его не прогонит. Никто не посмеет.
Она прятала глаза. Они перемолвились только словом после того странного танца на его дне рождения. После того как он отказался от этой белой руки, белой, будто слеплена она из зимнего снега.
– Ты такая красивая этим утром, – он раскрыл рот, а слова сами сорвались с его губ. Он ни секунды не пожалел. Ему умирать через четырнадцать дней, может, пятнадцать, если позволит Всевышний – сейчас ли задумываться об этих словах.
Сольвег была растрепана, не причесана, а губы еще бледные после беспокойного сна. Прекрасней, чем сейчас, она никогда не была. Разве только тогда. В похожее утро, когда он коснулся ее пышных волос.
Она потянулась к нему, будто хотела взять за руку, коснуться его. Но пальцы ее опустились снова на крошечный подлокотник, а губы сложились в сухую улыбку.
«Ей больно видеть меня, – подумалось Эберту. – Она мне не рада. Зачем ты явился, дурак, и ради чего?»
Сольвег подняла на него взгляд. Измученное лицо, но взгляд все прежний, зеленый, насмешливый.
– Красивая этим утром? Только лишь этим? – неловко пошутила она и растянула губы в улыбке. Эта улыбка – единственный подарок ему, что может она подарить. Он не знал прежней Сольвег, не знает и настоящую, он вообще не знает, что забыл здесь, в ее комнате.
«Ты умрешь через пару недель, Эберт Гальва, – думал рыцарь, смотря на ее белые губы. – Ты умрешь, а ее сердце разбито без этого, ни к чему его бередить.» Он поспешно поклонился, двинулся было к выходу, но ее рука поймала его рукав.
– Я рада, что мы победили, – коротко сказала она. – И Руза, и Микаэль. И я тоже рада.
Рыцарь не дышал и не шевелился, чтобы она не отпустила его руки.
– Победили? – он улыбнулся. – Сольвег… милая Сольвег, в городе хаос, на пороге война и убийства, а ты говоришь, что мы победили?
– Да, – просто ответила та. – Моя война была не за город с Советом.
Эберт вспомнил, как она поцеловала его в первый раз без единого чувства. Как ненавистью дышало все ее тело, как она кричала, как била служанок, как лгала и хитрила.