– За что была твоя война, Сольвег Альбре? – тихо спросил ее рыцарь.
Он сядет рядом с ней этим солнечным утром, и она его не прогонит.
Сольвег молчала. На ее лице была такая усталость. В каком-то неясном порыве он коснулся ее ладони.
– Ты почти умерла за меня. Ты и Микаэль… Сольвег, моей благодарности хватит на годы.
Сольвег отдернула руку.
– Не считай меня героиней, сир рыцарь. О таких, как я, не слагают баллады и песни на улицах не поют. Боролась ли я за тебя? Ниле тебе скажет, за что я боролась и почему, – она прикусила губу. – Сперва моя битва была за себя – и вот ее-то я проиграла. Знаешь, для чего мне нужна была Кая-Марта? Ты ведь знаешь, что кровь вещей птицы исполняет желания. Думаешь, у меня не было их?
Она говорила с таким жаром и страстью, что рыцарь опешил.
– Чего не было, Сольвег? Что ты хотела?
Сольвег посмотрела на него лишь с горькой насмешкой.
– Ты знаешь меня чуть лучше других, мой бывший жених. Так скажи, чего я хотела?
– Свободы? – Эберт сказал наугад. – Ее хочет каждый.
– Да… – кивнула она. – Я хотела свободы. Нет, я тоже пыталась спасти тебя, Эберт. Но сперва Микаэль обещал мне корабль с товаром. Мне, ныне нищенке. Спроси, он расскажет. Никогда не была я героем.
Эберт задумался. Потом пожал худыми плечами.
– Знаешь, а я никогда не был рыцарем, – промолвил он тихо. – Я не из благородной семьи, просто из очень богатой и «сир» я лишь на бумаге. И я тосковал, что в песнях поется не про меня. Что никогда не ехать мне на коне под морозными звездами. Что не про меня эти сказки – оттого я их невзлюбил, уткнулся в то, что знал и умел, что грело мне душу. А потом пришла Кая.
– Да, – горько ответила Солвьег. – Потом пришла Кая.
– Видно, сирин чует слабое место, – продолжил рыцарь. – Знает, где острее болит. И она напоила меня этим отчаяньем, напоила сполна. Убедила, что я самозванец в жизни своей. И дразнила пустыми мечтами. А потом я очнулся. И знаешь, Сольвег… Что мешает мне сесть на коня?
Сольвег молчала, он, казалось, запутал ее окончательно.
– Что мешает мне сесть на коня и поехать под звездами? Что мешает мне считать тебя героиней?
– Я спасала себя. Не тебя. Не в начале.
– А разве спасать себя – это тоже не подвиг? Храбрости столько в тебе, милая Сольвег. Во мне такой не было. Знаешь что. Ни одной обиды я на тебя не держу.
Он взял ее исцарапанную руку в худые ладони и бережно коснулся губами. Под бледной кожей билась мелкая жилка. Себе он не признается, что она в его сердце, а ей и подавно не скажет. Он почувствовал, как ее горячий лоб прижался к его и еще сильнее склонил свою голову. Да, он не держит на нее ни единой обиды.
Сольвег отпрянула и отвернулась.
– Что не так? – Эберт удивленно смотрел на нее.
– Многого тебе неизвестно, сир рыцарь, оттого что болел, – сухо и колко ответила Сольвег. – Иначе не предлагал бы мне дружбу и ласку.
«Я не дружбу тебе предлагаю.»
Эберт протянул руку к ее спутанным волосам, давно ему хотелось коснуться их снова. Он думал накрыть пальцами ее тонкие губы, но побоялся. Должно быть, побоялся обжечься. Да, ему умирать скоро, ему скоро в могилу, такие чувства мертвецу ни к чему. Рыцарь провел пальцами по ее волосам, коснулся ладонью мягкой щеки. Так ободряюще и по-доброму. Сольвег прильнула к его руке.
– Я все знаю, – тихо ответил ей рыцарь. В груди его снова был ураган, но говорил он тихо и твердо. – Я знаю и про другого, и про ребенка. Мне Микаэль рассказал.
Микаэль говорил, что он сильно ревнует. Что ж, Микаэль всегда прав. Только Сольвег о том не узнает.
– Я думала, Магнус даст мне эту свободу. Только он опутал меня и задушил. Я плакала по ночам. Плакала, что ненавижу себя и его. Что его сердце мне мерзко, что я его разобью, растопчу. Все было проще, когда он не говорил мне, что любит. Тогда-то мы были равны.
Эберт мало что знал о любви.
– В любви нет и равенства?
– В любви нет свободы. А если и есть, о том мне неведомо. И думается мне, никогда не узнать, – красавица усмехнулась и в глазах снова зажглись смешливые злые искорки. – Слухи обо мне разносятся быстро – ну да мне все равно.
– Мне тоже, – с жаром ответил рыцарь и неожиданно для себя сжал бывшую невесту в объятьях. Неловких и крепких. Сердце его колотилось и отчего-то хотелось рыдать. Даже забиться в истерике.
«Ты ведь скоро умрешь.»
Он вздохнул глубоко, уткнулся ей в ворот халата. Она пахла опять шоколадом из Эльсхана и мятой, как в тот самый день. А потом ее руки обвили его.
– Сольвег. Я скоро умру.