Сольвег воином была – порою бесчестным, как всего лишь храбрый наемник – и отчего-то сдалась.
Эберт был торгашом и отчего-то решился сделаться рыцарем. Все неправильно. Все не ко времени. Как же он ненавидит обоих.
Микаэль вдруг захотел во что бы то ни стало выйти на воздух. Выйти на улицу, вдохнуть влажный ветер, он здесь задыхался – и пусть он потом поймает шальную стрелу. Мир рушится – если эти двое мирно идут на заклание, почему он должен быть старше, храбрее, умнее? Почему его до ужаса бесит, что Эберт до сих пор не сказал Сольвег, что любит? Почему, почему, ему до одури плохо здесь сидеть, выжидать, почти наедине с безумными мыслями.
Микаэль поднялся на ноги и подошел к дыре в старой крыше. Он вдохнул полной грудью, но сердце не успокоилось. Да, он ненавидел и Сольвег, и Эберта. Они уйдут – и с кем он останется? Рыцарь все еще спал. Микаэлю захотелось кинуть в него чем-нибудь, разбудить. А потом трясти его за плечи и требовать ответа, отчего он так омерзительно спокоен, будто ему все равно. Да, может, на том свете, в той новой радостной жизни ему будет не до южанина с его вечными выдумками. Но он-то останется на этой холодной земле. И до конца лет своих жить ему без верного друга. Неужели Эберт об этом не думает?
Южанин соорудил себе из старых мешков что-то вроде лежанки. К ним в тот угол он не вернется. Ему было тошно, везде чудился запах обреченности, запах смерти, которым окутали себя эти двое, а он его боялся – ведь он-то еще живой. Микаэль вспомнил, как хотел путешествовать, выбраться наконец из Исолта, последовать за своими же кораблями. Как хотел сманить с собой Эберта, столько есть диковинных мест – и Олат в озерном краю, и Железный лес, и Руад – город-столица – если уж совсем все наскучит. Он хотел вернуться в Эльсхан, в котором не жил никогда, но откуда родом его смуглая мать, от которой он унаследовал и глаза, точно вишни, и волосы, точно уголь, блестящие, как смола. И там бы он хотел побывать. И звал с собой Эберта. Рыцарь улыбался, отнекивался, говорил каждый раз, что вот скоро, вот еще пару месяцев… А теперь он умрет через пару недель. И ни одно обещание свое не сдержал. Лжец, просто лжец. Одно крохотное сдержал разве что, где обещал быть ему добрым другом.
Южанин прикрыл глаза и попытался очистить весь разум, а то придется рыдать, а он ведь все же мужчина. Он впустил в себя это серое небо над головой и на какое-то мгновение почуял запах мокрой травы. Вот здесь бы он и остался. Кто-то положил сперва руку ему на плечо, а потом почувствовал чей-то теплый бок рядом со своим. Он открыл глаза и увидел их глупого сирина. Кая-Марта сидела подле него, в белых ее волосах запуталась серая солома и сырые травинки. По подолу платье было не лучше. Да, он грозился убить ее пару суток назад, а теперь прогонять не хотел. По правде, он ничего сейчас не хотел. Только проснуться, узнать, что все было сном. И не вести, ни за что не вести рыцаря на праздник Горных домов, как тогда.
Он хотел спросить ее, что она здесь забыла, но язык не ворочался и он промолчал. Отодвигаться тоже не стал.
– Ниле, тебе страшно? – спросила она.
Это прозвучало так дико и глупо, так по-детски не к месту. Он даже взглянул на нее. Она улыбнулась.
– Ты не думай, с ума не сошла. И в друзья я набиваться не думала. Во мне есть человечье, мне нужно поговорить. Не смейся, что я не умею.
– Я не смеюсь, – просто ответил Ниле. – Мне сейчас не до смеха.
– Мне тоже, – промолвила Кая. – Мне тоже давно не до смеха.
– Я бы многое отдал, чтобы не подводить Эберта тогда к твоей дурацкой палатке. Выбрала бы другую жертву, а мы бы тебя так и не знали.
– А я… – ответила девушка. Она пыталась вспомнить, где та начальная точка, где та мать всех ее странных ошибок, что нужно искоренить; она искала все раньше и раньше, но не нашла. – А я бы многое отдала, чтобы вовсе и не родиться.
Она поджала колени и положила подбородок на них. Каталина, помнится, делала также. Увидит ли он снова сестру? Увидит семью?
– Твои грехи не в твоем рождении, Кая-Марта, – нехотя признал он. – Судить тебя можно той же мерой, что прочих. Да, ты принесла много боли мне и другим, своим родным, может, тоже. Но не наговаривай на себя, ты не вселенское зло… В отличии от дружка твоего.