Эберт смотрел на темную гору рядом с его хрупкой смертью и знал, что иной давно уже нет в сердце Каи, нет там ни единой надежды, он знал, та ему говорила – но Кая ему улыбнулась, робко, тихо, так кротко-испуганно – а сердце рыцаря рассыпалось в пыль.
– Я тоже знаю иную, – прошептала Кая Морелле, прикрыв глаза и прильнув на мгновенье к руке, что держала ей щеку. – Я помню иную.
Сирин улыбнулся сирину. Только улыбка одна была слишком холодной.
– Вот и умница, – прошептал ей Морелла. Рыцарь стоял рядом, но до него никому дела не было, может и к счастью. Он смотрел на зверя, смотрел в глаза ему – о чем тот думал сейчас? О мести, о страхе, о власти, о личной наживе? О Кае, об этой глупой девчонке – нечаянной убийце – что с ней еще может не кончено? К чему даны таким крылья. Таким бы прясть паутину нить за нитью и травиться собственным ядом. Кая-Марта, ох, Кая-Марта. Много ли счастья успела принести тебе твоя короткая жизнь?
Сирин гладил ее по белым грязным растрепанным прядям. Сейчас она и вправду походила на взъерошенного птенца.
– Теперь ты снова моя и снова со мной.
– Снова твоя, снова с тобой, – светло повторила Кая, и Эберт услышал откуда-то сбоку крик ненависти, сорвавшийся с губ Микаэля. Южанин не ждал предательства, хоть он и южанин. Он слишком добр и слишком наивен. Наивнее рыцаря, что бы тот ни считал.
Кая-Марта подняла свою голову вверх. Сирин грубо оттер пятно сажи с ее бледной щеки. По-хозяйски небрежно.
– Ты не сможешь больше доверять мне, ведь так? – проговорила она; голубые глаза были золотистыми, точно листва поздней солнечной осенью. Тень мимолетно легла на его лицо. Потом он пожал плечами.
– Ты умна, Кая, и дурочкой совсем не была – да, доверять тебе по первости я не смогу. Милая. Отдай мне кольцо. Отдай мне его, я знаю, что оно у тебя, кольцо с твоими перьями, с волей. Протяни его на ладони, сама, мы будем повязаны с тобой навсегда. Это докажет твое послушание, милая Кая.
Рыцарь мог дотянуться до нее, но он это не сделал. Он просто глядел, как хрупкая с тонкими, легкими костями рука Каи-Марты протягивает врагу и убийце ту безделушку. Всего-то стеклянное колечко с пером. Морелла сжал его сперва в кулаке, улыбнулся. Затем надел на мизинец.
– Ты сделала правильный выбор.
– Я знаю, – просто ответила Кая; она улыбнулась ему. – Ты прав, Морелла, я слишком люблю эту жизнь. Слишком люблю это солнце над головой. Люблю, когда ветер с моря приносит прохладу. У меня этого было мало, так мало, Морелла… Оттого я и не смогу это сделать сама.
– Сделать что?
О, она продолжала ему улыбаться.
Нож в руке Эберта вошел прямо между ее ребер, быстро и чисто.
Да.
Все так, как хотела она. Как Кая-Марта просила.
С ее губ сорвался лишь крик, с губ сирина – вопль боли, и гнева, и ужаса. Морелла осел на серые доски следом за ней. Кровь обоих была на помосте, кровь обоих текла по нему. Две жизни в одну повязались, как враг и хотел.
– Ты же хотел повязаться жизнью со мной, – Кая-Марта смотрела в синее небо, пыталась смеяться. Изо рта тоже текла кровавая ниточка. – Ты хотел, о, и ты получил. И жизнь одна, и боль тоже стала единой. Ты такой дикий глупец, мой Морелла. Ты даже не думал, что я на это решусь – как мало ты знаешь меня.
Эберт с силой пнул ногой еще живого черного сирина. Он рухнул с помоста в дорожную пыль. Народ молчал. Молчал и уходить не решался. Рыцарь склонился к Кае-Марте, и к гибели своей, и к спасению. Теперь он не знал, что ему делать. Он неловко положил ее голову себе на колени, накрыл ее руку ладонью. Та дрожала, молчала и смотрела в синее небо.
– Ничего не бойся, – он зачем-то смог прошептать. – Все уже кончилось, Кая, все кончилось.
Рядом оказались Сольвег и Микаэль, горцы их уже не держали. Никто уже никого не держал.
Старый друг тронул его за плечо. Эберт вздрогнул. Жилка еще билась на запястье умирающей птицы.
– Она не предавала тебя, Микаэль, – голос отчего-то звучал теперь спокойно и ровно; ведь все позади. – Не предавала и тебя, Сольвег Альбре. И меня. Она так решила. Она захотела. Этот обман. Она и меня попросила, тогда. Решила, видно, что так будет правильно, не хотела руку сама на себя наложить, – ему казалось, что Кая-Марта его уж не слышит, хоть она еще и дышала. Он неумело погладил ее по руке. – Я ненадолго переживу тебя, Кая-Марта. Если свидимся, то теперь за нами обоими не будет долгов. Спи, жди, если хочешь. Я буду следом.