– Да и мне ты, дядюшка Рихард, нравишься гораздо больше, чем Альфред! – вскричала весело молодая девушка, также смеясь. – Нет, кроме шуток, дядя, пожалуй, самое лучшее было и самое умное, если бы я сделалась твоей женой!… А, что ты на это скажешь?
Барон продолжал хохотать, но Полина уже серьезно проговорила:
– Ах, дядя, право, хорошо было бы, если бы ты женился на мне! Тогда, по крайней мере, настал бы конец всем сомнениям и душевным терзаниям!… Да и ты был бы уверен, что мне в мужья достался лучший человек на свете!
Барон Рихард всплеснул руками, поняв, что девушка не шутит.
– Посмотрите вы на нее! – воскликнул он сердито. – Да ты, Полина, с ума сходишь! Ты идешь по такой торной дорожке, где можно окончательно поглупеть! Я начинаю даже думать, что выкупаться в холодной воде для тебя было бы полезнее, чем для твоего отца!
Полина надула губки, но барон продолжал недовольным тоном:
– Скажи на милость, да кто тебя принуждает выходить замуж? И в особенности, выходить именно за Альфреда? Если он в придворных и великосветских кругах не на своем месте, то уж в качестве твоего мужа он будет окончательно не на своем месте… Откровенно говоря, мне не хотелось бы в день твоего бракосочетания с печалью и тоской на сердце отвернуться от Альфреда, который своим согласием на брак не может ни доставить тебе чести, ни осчастливить тебя! Нет, не за таким человеком хотел бы я видеть тебя.
Полина смущенно стояла перед Рихардом, опустив голову и перебирая пальчиками оборку своего платья.
Дядя очень внимательно следил за нею.
– Ты должна преклоняться перед своим мужем, а перед таким ничтожеством, как Альфред, этого никогда не случится! А вот перед таким человеком, как Геллиг, – продолжал барон, медленно отчеканивая свои слова, – да, перед таким человеком можно преклониться!… – Барон умышленно повторил несколько раз подряд выражение: „перед таким человеком“. Он хотел, как можно сильнее, оттенить свое противопоставление Альфреду, которого он не уважал, – управляющего, в котором он видел цельную натуру.
Полина решилась наконец возразить барону.
– Дорогой дядюшка, что это вы все твердите только о Геллиге!… Разве других хороших и достойных мужчин нет на свете?…
– Нет, почему же? Есть, конечно, я только что собирался сказать тебе, что Геллиг не единственный экземпляр на свете! Но дело в том, что ты еще так мало знаешь людей и не умеешь хорошо разбираться в них, судя по тому, что не учла столь значительной разницы, резко бросающейся в глаза! Альфред и Геллиг – небо и земля, а ты до сих пор не заметила этого!
Полина стремительно подскочила к барону и поспешно прикрыла своей рукой его рот.
– Что с тобой, девочка? – удивленно спросил он, слегка обеспокоенный странным поведением молодой девушки.
– Ничего!… Я только хотела, чтобы ты ничего больше не говорил о Геллиге.
– Это почему?
Девушка безнадежно махнула рукой.
– Зачем говорить о таком примере, который не приложим к жизни!
– Объяснись, пожалуйста! Я тебя не совсем хорошо понимаю!
– Дело простое!… Сословные…
Она хотела сказать: „сословные контрасты“, но сконфузилась почему-то и не кончила.
Решив обратить все в шутку, она предала своему личику веселое, улыбающееся выражение и сказала:
– Ты хочешь знать, почему „пример не приложим“?…
– Да!
– Ну, хотя бы потому, – смеясь, продолжала она, – что он, может быть, и в самом деле единственный экземпляр на свете – единственный в своем роде, как и ты, дядюшка!
В эту минуту послышался шорох, и Полина умолкла, и лицо ее побледнело, словно она смертельно испугалась.
– Геллиг! – воскликнула она, вся затрепетав.
– Ну, и что же?… Чего же ты испугалась. Мы ничего плохого о нем не говорили.
– Ах, дядя, это его собака, а не он сам!… Но если пришел и Геллиг с нею, умоляю тебя, дорогой дядюшка, пойди к нему навстречу и скажи, что меня нет здесь!… Или нет… постой!… Я тоже хочу его видеть, только ты не уходи, останься со мной.
Барон Рихард взял за подбородок Полину и, подняв вверх ее прелестное, зарумянившееся личико, внимательно посмотрел на нее.
– Девочка моя, что с тобой? – озабоченно спросил он. – Ты говоришь каким-то странным языком, точно ты брала уроки у своей мачехи.
Молодая девушка опустила голову, пристыженная. Но сердце ее так сильно билось, что она вынуждена была прижать к нему руку.
Устремив неподвижный взгляд на дверь, Полина не сводила с нее глаз, ожидая, что она вот-вот раскроется.
Вот снова собака заскреблась, затем залаяла…
Послышались чьи-то отрывистые слова, произнесенные ворчливым тоном. Вслед за этим дверь отворилась, и на пороге комнаты появился не тот, прихода которого так боялась Полина, а господин фон Герштейн.