Какое утешение для моей души, что я стал полезен обществу! Пусть будет благословен мой достойный уважения, Бергман, доставивший мне это место, которое я считаю священным, настолько я чувствую в себе призвание излечивать юные души! Отныне все мои силы будут направлены к тому, чтобы исправить этих юных заключённых, улучшить их души, заставить пойти по прямому пути. Я хотел бы быть посланным в Рейселэд, чтобы начать своё дело обращением таких юных существ, как Зволю и Кассизм, но они могли бы компрометировать мои планы, поведав о моём прошлом моим начальникам. Подождём встречаться с ними, пока я побольше привыкну, и выдержу свой искус, здесь, в Поульдербауге!
– Посмотрите, – скажу я этим малышам, я знаю сам по опыту, чего это стоит – противиться порядку и правилу! Скольких бедных ваших сверстников видел я кончающими очень дурно? Покориться, вот что лучше всего для нас. Выучитесь хорошему ремеслу и вы станете со временем трудолюбивыми рабочими, трезвыми, умеренными, воздержанными, хорошими слугами охраняющего вас общества.
Ах, я радуюсь при мысли, что я сделаю ручными этих юных хищников, для их большего блага и для моего собственного искупления.
К тому же здесь я чувствую себя в своей стихии, так как эти лица мне очень напоминают моих жителей предместий Брюсселя. Но если эти юные ученики дороги мне, как мои любимцы, или скорее, как мои прежние проклятые существа, я буду теперь работать во имя их спасения и я спасу их от гибели. С большой радостью я разделяю заточение этого возбуждённого юношества. Я не буду сокрушаться ни об одном удовольствии или зрелище, связанном с свободною жизнью. Я никогда не буду чувствовать пресыщения от меланхолических развлечений и суровых обязанностей, которые ждут меня в этих мастерских, этих тёплых комнатах и внутренних дворах.
Если что-либо ещё может меня беспокоить, то это, именно, чудесное рвение, которым я чувствую, что захвачен, какое-то наслаждение, которое я черпаю в искуплении моих ошибок.
Но есть ли это искупление?..
Каждое утро, когда я встаю, я намечаю себе программу и я молюсь:
«Боже мой, дай мне силы выдержать мою искупительную роль; не вводи меня больше в искушение, Создатель! Сделай так, чтоб я навсегда отрёкся от этого духа непослушания и тщеславия, который погубил твоих самых хороших ангелов! Подай мне, Провидение, способность отныне смотреть на творчество и создание глазами общего разума! Аминь.»
Польдербауге – древний исторический замок, обращённый в исправительное заведение, подобно многим другим дворянским поместьям и аббатствам этой страны. Корпус главного здания, перестроенный в XVII веке, представляет ещё красивые обломки в стиле Людовика XIV; такова его обширная крыша и два изящных павильона. Из средневековой постройки сохранилась только одинокая башенка, прибежище ворон и крыс, служащая иногда тюрьмою для наших пенсионеров, запираемых сюда за очень серьёзные проступки. К старому замку были прибавлены по мере того, как колония расцветала, (нет, без всякой иронии!) пристройки и службы. Все эти здания вместе окружены каналами, которые питаются водами реки Демера. В одном месте, позади замка, эти каналы расширяются и представляют собою обширный бассейн, по которому плавает то, что они называют школьным кораблём.
На палубе этого трёхмачтового судна около ста учеников-юнг занимаются поездками под руководством прежнего боцмана королевского флота.
Несмотря на административный вандализм, архитектура замка сохраняет отчасти свой внушительный аристократический вид. О внутреннем устройстве нечего говорить. Это обычные, белые или жёлтые залы, какие бывают в казармах, больницах и тюрьмах. Мы видим ту же общую и банальную мебель, без всяких фантазий и неожиданностей. Это точно рабочие дома, едва ли более испорченные, чем мастерские свободных тружеников. Никаких картин или гравюр. Иногда изображение Христа из гипса, или Св. Сердце, исполненное хромолитографией.
За несколько дней до моего приезда, на ящиках и зеркалах одной гостиной, когда-то расписанной каким-то учеником Буше и превращённой теперь в столовую, розовое тело богинь и амуров рисковало робко заявить о себе и подарить свою улыбку через лохмотья савана из штукатурки. Наши шалуны интересовались этими красотками. Быстро были вызваны маляры.
Но живая, хотя и запертая молодёжь вносит страстный элемент в самые неприветливые помещения, подобно тому, как она сообщает нежность и человечность суровым окрестностям. Без наших маленьких питомцев, страна была бы почти пустынной. Она будет обязана своим будущим плодородием этим невольным очистителям. Однако, нам кажется, что мы создаём пустоту вокруг нас. Карантин, запрещение продолжаются даже за могилой: когда умирают наши ученики, они не смеют войти на кладбище деревни, первые огоньки которой показываются только на расстоянии двух миль от замка. Наши бедные маленькие покойники продолжают оставаться в своей среде, как и при жизни, в отдалённом углу равнины, отмеченном полдюжиною чёрных крестов. Но расцветающий вереск покрывает в изобилии это кладбище юных парий и во всякое время года он украшает его лиловым цветом, точно трауром королей!