Но когда поёт его мой любимец, мне кажется, я не слыхал ничего лучшего.
Между тем, он снял свою куртку и вешает её лениво на ручки соседнего креста. Сейчас, когда он окончит, он будет спешить пить и набросит свою куртку на плечо, не желая тратить времени на то, чтобы продеть её в рукава; этот жест я люблю, как все жесты!
Перед тем, как приступить к делу, он вынимает из сумки кусок хлеба, который он усердно кусает красивыми зубами; очень быстро он доходит до конца. Он вытягивается, берёт лопату, начинает работать и напевать, со ртом, ещё полным от последнего куска. Он гнёт иногда немного свою поясницу и переваливается, углубляя конец лопаты в землю; он складывает ногу, опуская её на свой инструмент, чтобы заставить его лучше войти в землю, затем притягивает к себе лопату и бросает землю на гроб с глухим шумом. После того, как он набросал достаточно земли, чтобы покрыть крышку, он останавливается и молчит. Ему жарко, он вспотел, его охватывает лень. Чувствует ли он тягостную теплоту этих сентябрьских сумерек? Он вытирает лоб обшлагом своего фланелевого рукава.
Как он медлит кончить, расстаться со мною, благодаря этим положенным шести футам земли! Он задумывается, облокотившись каблуком на лопату, подпершись локтем и опустив подбородок на руки.
Подозревает ли он о моём посмертном поклонении?
Честное слово, он позирует! Вот счастье и очарование его поз! Мне нужно было бы воскреснуть, чтобы лучше видеть.
Он снова принялся за свою песню и за работу. Его размеренные движения прелестны.
Ах! бедняжка, простой человек, он заключает для меня красоту бесчисленных парий, перед которыми я млел, таял, растворялся, настолько пламенным был мой экстаз. Он последний из тех, которые били меня по нервам и которые заставляли кипеть мою кровь. Ещё одну лопату! точно из милости!
Но он перестал петь и копать. Его радость пропала. Почему? В противоположность моим предчувствиям какая-то грусть охватывает этого невинного юношу, покорившего без своего ведома идеолога, который не переставал созерцать его. В первый раз, молодой могильщик задумывается, мечтает, забывает о времени, о своих, о кабачке, о доме, о своём очаге и о своём деле…
Здесь останавливается дневник Лорана Паридаля.
Мой несчастный кузен покончил с собою в назначенный день, и так как он сделал все распоряжения с большой предусмотрительностью, он был погребён в следующий четверг, после обеда, тем, кого он избрал для этого дела.
Но предвидел ли он те неприятности, которые причинило юному могильщику это предпочтение?
Товарищи нашли его в пятницу утром, возле раскопанной могилы, у раскрытого гроба, в котором покоился мой родственник.
Рабочий никогда не мог объяснить понятным образом своим судьям, почему он выкопал этого мертвеца и открыл его гроб.
Мальчик был очень прост, о чём свидетельствовали его родители и другие землекопы. Хотя он был сложён, как геркулес, он оставался нежным и наивным, как ребёнок. Товарищи даже мучили его. Он никогда не пошёл бы дальше подмастерья садовника, подмастерья землекопа, подмастерья могильщика.
Перед судом он показал приблизительно следующее:
– Я не знаю, что со мною было. Я услышал, что кто-то зовёт меня повелительным голосом и с мольбой. Моё первое движение было бежать, но ноги отказывались служить.
Голос становился всё более и более настойчивым и жалобным, мне пришло в голову, что, может быть, это мой последний умерший жаловался так: я представил себе, что ему должно быть очень тяжело и что я ему понадобился. В конце концов, я почувствовал с своей стороны желание увидеть лицо того, кого я зарыл. Не рассуждая больше, я начал раскапывать землю, я вытащил гроб и открыл его. Человек, положенный там, был мёртв.
Присматриваясь поближе к этому телу, я узнал в нём господина, который дал мне много на выпивку, несколько дней тому назад.
Тогда я почувствовал себя ещё более опьянённым, чем я был когда-либо. Клянусь вам, господин судья, точно, весь алкоголь, поглощённый в тот раз вместе с покойником, ворвался в мою голову и бешено ударил меня лопатой.
Эта история показалась очень подозрительной суду, который приговорил несчастного к трём месяцам тюремного заключения за осквернение могилы. Недоставало ещё преследовать его за вампиризм и некрофилию.