Готовясь к отъезду заграницу, я приехал на несколько часов в город и зашел в Государственный Банк к моему другу Э. Д. Плеске, чтобы узнать от него, не могу ли я навестить в тот же вечер на даче в Парголове его и его семью, с которою я был также дружен и даже, пожалуй, еще боле близок, чем с ним самим. Мы условились с каким поездом мне лучше всего поехать, но сам он не мог поехать одновременно со мною, так как был позван на обед к Министру Финансов С. Ю. Витте.
Я собирался было уже ехать на Финляндский вокзал около 5-ти часов, как раздался телефонный звонок с дачи Витте, и м-м Витте, от имени мужа и своего просила меня {9} непременно обедать у них, сказавши, что мужу очень хочется видеть меня, и он обрадовался, узнавши от Э. Д. о моем приезд из деревни.
Зачем именно понадобилось позвать меня на обед, я так и не понял, потому что никаких особых разговоров со мною не было, и я уехал оттуда довольно рано, одновременно с Плеске, торопившимся к себе на дачу, и очень сожалел о том, что я не попал в Парголово, так как на следующий день в три часа я выехал обратно в деревню.
Если я упоминаю об этом обеде у Витте, то только потому, что все разговоры за столом вертелись исключительно около намеченной Витте поездки его с семьею, в половине августа, на Черноморское побережье, на его дачу около Сочи, и он не раз упрекал меня за то, что я не имею дачи на побережье, так как там, по его словам, настоящий рай, - не то что "в Вашей любимой загранице", как выражался он, утверждая, что терпеть не может поездок на Запад. Затем, не раз Витте касался всевозможных вопросов, застрявших в Государственном Совете, просил меня помочь двинуть их в самом начале сессии, намекал на его постоянные трения с Министром Внутренних Дел Плеве, и решительно ничто не говорило за то, что он собирается покидать Министерство.
На утро Э. Д. Плеске позвонил ко мне по телефону, чтобы передать сожаление его семьи по поводу того, что я не был у них вчера, и прибавил: "смотри, как бы тебя не вытащили из твоего прекрасного далека".
На вопрос мой, что это значит, он мне сказал только: "у нас много говорят о том, что будет скоро большая перемена, и кому же как не тебе возвращаться на старое пепелище". Я не придал этому никакого значения, вернулся в деревню, просидел там еще около трех недель и в самом начале августа выехал в Гомбург, без остановки в Берлин. В половине августа, 16-го или 17-го числа нового стиля, подхожу я к источнику пить воду, навстречу ко мне идет Столпаков и показывает 3-ье Прибавление к Франкфуртской газете, в котором напечатано известие из Петербурга о назначении Витте Председателем Комитета Министров и о замещении его в должности Министра Финансов Э. Д. Плеске.
Прямо от источника, не заходя домой, я прошел на телеграф и послал горячую приветственную телеграмму моему другу и товарищу детства, желая ему самым искренним образом успеха на трудном посту. Прошло два дня и ответной {10} телеграммы от него не было. Только ночью второго дня, когда все спало мирным сном в тихом и уютном Гомбурге, я проснулся от сильнейшего стука в калитку виллы Фелль, в которой я занимал комнату в нижнем этаже с выходом прямо в сад.
Никто не выходил на стук, я встал, надел халат и вышел в сад. Оказалось, что давно уже напрасно добивается открытия калитки посланный с телеграфной станции для передачи именно мне двух депеш, - одной простой, другой срочной, которая и оправдывала, собственно говоря, ночную доставку, так как по правилам того времени, телеграммы доставлялись на дом только до 9-ти часов вечера. Первая депеша была от Плеске с выражением самой теплой блогодарности за приветствие и надежды на помощь в трудную минуту, а вторая - от моего товарища по должности Государственного Секретаря, Барона Икскуля, с извещением, что с Председателем Государственного Совета Великим Князем Михаилом Николаевичем случился удар, что его жизнь в опасности и что, по совету многих близких мне людей (я понял, что дело идет о Гр. Сольском) мне необходимо немедленно приехать в Петербург и получить от кого следует (то есть Государя) соответствующие указания.
Вечером того же дня, я выехал в обратный путь, предварительно попросивши того же Бар. Икскуля предварить жену о моем приезде.
Помню хорошо, что я приехал домой в воскресенье; в то же утро, несколькими часами раньше меня, приехала жена из деревни, и мы сидели дома, когда около трех часов к нам приехал в мундире и ленте Э. Д. Плеске, делавший в этот день официальные визиты. День был очень жаркий и душный.
Когда он вошел ко мне в кабинет, мы оба с женою не могли удержаться от вопроса, что с ним, настолько нас поразил его внешний вид: бледный с бескровным лицом, покрытый потом, он едва держался на ногах и с трудом опустился в кресло, ища, какого-то положения, при котором он меньше бы страдал. Он ответил нам, что устал от разъездов по городу и его окрестностям, но что это только минутное утомление, которое, вероятно, скоро пройдет. Тут же он рассказал нам, как состоялось его назначение, которого он никак не ожидал, как не ожидал своего увольнения Витте, несмотря на то, что разговоры об этом уже ходили в городе. До меня они не дошли. Я помню хорошо этот рассказ и воспроизвожу его со всею точностью, так как он {11} представляется во всех отношениях весьма характерным. Вот как передал мне покойный Плеске этот инцидент.
В конце июля, он доложил своему Министру, что никогда не бывал в Сибири и находил крайне полезным для дела побывать там и направить работу Отделений Государственного Банка, в которых замечалось чрезвычайно резкое повышение всех активных операций, под влиянием большого оживления всей экономической жизни края. В особенности его заботил личный состав Отделений, мало приспособленный к новой обстановке. Жаловался также торговый класс на то, что Государственный Банк мало реагирует на требованья жизни и на то, что частные банки пользуются этими недостатками и жмут торговлю своими тяжелыми условиями.
Витте отнесся к этому предположению очень сочувственно и поставил только два условия: чтобы поездка произошла одновременно с его собственным отъездом на юг и не заняла более одного месяца, так как к началу хлебной кампании он желал бы, чтобы Плеске вернулся из поездки. Предположение это было доложено им Государю, не встретило никаких с его стороны возражений, и Плеске стал готовиться к отъезду, около 15-го августа. Все было уже приготовлено, найден удобный салонный вогон, подобраны спутники из состава ближайших сотрудников по Государственному Банку, испрошены путевые пособия и оставалось только выждать отъезда Министра и отправиться в путь следом за ним.
Поздно ночью 14-го августа, когда все на парголовской даче Плеске спало уже мирным сном, раздался стук в двери, и появился курьер Министра Жуковский с запискою Витте, набросанной карандашом: "сейчас получил приказание Государя привезти Вас завтра с собою на доклад. Будьте на Петергофской пристани к 9-ти часам".
Пришлось разбудить прислугу, послать в город за мундиром и только под утро удалось все наладить, так как передвижение между Парголовым и городом на лошадях потребовало немало времени. Во время совместной с Витте поездки на пароходе Плеске ничего не узнал, так как Витте сказал ему только, что вероятно Государь желает видеть его перед его отъездом в Сибирь, так как всегда интересуется Сибирью, тем более, что и сам Государь собирается через несколько дней выехать в Крым.
Тут же Витте повторил Плеске, что просит его постоянно сноситься с ним по телеграфу шифром и сказал, что Путилову (Директору Общей Канцелярии) передано уже распоряжение {12} о снабжении его новым шифром. Во время доклада Витте Государю, Плеске сидел в маленькой приемной с дежурным флигель-адъютантом и вел самый обыкновенный разговор. Доклад длился очень долго и собеседник Плеске заметил даже: "как бы не задержал Ваш Министр Государя с завтраком, этого здесь не любят".