Но чего я не сказал японскому послу и что составляло главную причину моего нежелания, чтобы до Государя прямо или косвенно дошел вопрос о моей поездке в Японию, это то, что сам Государь, возбудивший вопрос о моей поездке на Дальний Bocток и не обмолвившийся ни одним словом о том, что было бы полезно для меня побывать в Японии, когда Он вел подробную беседу об этом и с Столыпиным и с Извольским и, выражая им обоим Свое удовольствие по этому поводу, очевидно не думал вовсе о расширении объема моей поездки.
Если бы вопрос об этом дошел уже по другой линии до Его сведения, то, независимо от того, что и Государь мог бы подумать, что инициатива этого принадлежала мне, - но в случае несочувствия Его такому предложению, несомненно, могло бы просочиться и дойти до сведения Японского правительства, что именно Он этого не желает, и тогда вместо пользы произошел бы только один и притом немалый вред.
Наша беседа с Мотоно закончилась искренним его сожалением о том, что то, что ему представляется таким хорошим, не осуществится, и он оказал даже мне, что считает себя отчасти виновным в таком неблагоприятном обороте дела, так как ему следовало просто доложить своему правительству уже давно, что моя поездка решена, и вызвать его на официальное приглашение меня, потому что он уверен, что в таком случае Государь не захотел бы сделать неприятности его правительству, и все получило бы самое счастливое направление, {376} к общей пользе, не вводя меня ни в какое щекотливое положение, которое действительно имеет место сейчас.
Не раз, после этой беседы мы виделись еще с бароном Мотоно, а перед самым моим отъездом он пригласил меня с женою на обед и открыто говорил за столом, как ему жаль, что у меня так мало времени, и что я не могу сделать визита Японии, которая была бы счастлива принять меня. Я ответил ему шутливо, что с величайшею радостью поеду другой раз, и вместе с ним, и прошу только заблаговременно предупредить меня о нашей с ним поездке.
При всем этом длинном обмене мнений, как и при неоднократных наших последующих встречах Бар. Мотоно ни одним словом не намекнул мне на то, что мне предстоит встретиться в Харбине с тем из японских сановников, который предпримет поездку только для того, чтобы повидать меня. Знал ли он об этом или и для него эта поездка была полным сюрпризом - я не знаю и думаю даже, что она была решена без его ведома, как результат того, что Японское правительство действительно желало меня видеть и, убедившись в том, что мой приезд не состоится, решилось просить наиболее уважаемого из своих сановников - приехать в Харбин. Какие цели преследовало в этом случае Японское правительство - осталось тайною, которую унес в могилу князь Ито, погибший от руки убийцы, в самую минуту своего приезда в этот город.
О предстоящем приезде Князя Ито никто в Петербург ничего не знал, и Генерал Хорват получил об этом уведомление на словах от Японского консула Каваками в день своего выезда из Харбина навстречу мне, на станцию Манчжурия.
Предъявленная мне об этом телеграмма на этой станции крайне смутила меня, (потому что я решительно не мог себе представить, чтобы для простого визита мне - такой заслуженный и престарелый сановник, незадолго перед тем сдавший должность Генерал-Губерногора Кореи, мог бы предпринять такое, сравнительно далекое путешествие.
Bсе догадки мои в пути были совершенно бесполезны, и я просил только Генерала Хорвата, чтобы он заблаговременно принял все меры к тому, чтобы путешествие Князя Ито по нашей дороге было обставлено всеми необходимыми удобствами и всем доступным нам почетом, до выставления почетных караулов на всех пунктах остановок, от частей Заамурского округа пограничной стражи и железнодорожной бригады.
{377} Я просил также заранее принять меры к тому, чтобы во все время своего пребывания в Харбине Князь Ито оставался в нашем вагоне, с постановкою его рядом с моим вагоном, и составить вперед расписание на время пребывания его у нас, войдя теперь же в соглашение с японским консулом в Харбине и прося его протелеграфировать Князю, как только все будет установлено.
В тот же вечер, с одной из ближайших станций после Манчжурии, была отправлена подробная телеграмма; на утро получен от консула Каваками ответ с полным одобрением того, что ему было предложено, и с обещанием в тот же день передать выработанный план на одобрение Князя Ито, как только он прибудет на пограничную с нами станцию Куанчен-дзы (Чан-чун). Во все время этих обсуждений, меня не оставляла мысль, что незадолго до нашей войны с Японией Князь Ито приехал в Петербург и вел в нашем Министерстве Иностранных Дел переговоры самого определенного характера - о тесном между нами сближении, которое тогда не состоялось, и прямо от нас он проехал в Англию и там было заложено основание союза между Англиею и Япониею, сыгравшего такую роковую для нас роль в 1904 - 1905 гг.
Об этом много раз я слышал от Гр. Витте в первый период войны, когда наши отношения с ним казались мне такими дружескими и искренними, но в чем именно заключались предложения Японии, сделанные нам через Князя Ито, я никогда не мог узнать от Витте и насколько его рассказ отвечал действительности. - я также не знал, хотя мне всегда было странно, каким образом могло в ту пору Министерство Иностранных Дел вести самостоятельные переговоры с кем бы то ни было, когда теснейшая дружба Гр. Витте с Графом Ламсдорфом составляла в ту пору общеизвестный факт и едва ли мог Граф Ламсдорф отклонить какое бы то ни было предложение Князя Ито, не посоветовавшись с Витте.
Вся дорога от границы Манчжурии до Харбина составляла для мня непрерывную смену самых отрадных впечатлений. На каждой станции мы стояли подолгу, если было что посмотреть, а было многое, что радовало взор и давало глубокое удовлетворение тому, каким бодрым ключом развивалась жизнь в русских поселках при сколько-нибудь значительных железнодорожных центрах.
Население встречало меня хлебом-солью и наперерыв {378} просило посетить дома и школы. Всюду было видно неподдельное благосостояние, и нигде я не видел ни малейших следов кaкой-либо взаимной отчужденности нашего и китайского населения. Китайских властей, кроме города Цицикара, почти не было заметно, а там, где они являлись ко мне, я видел также только спокойное настроение и ни одной жалобы, ни одного неудовольствия не было заявлено мне, несмотря на все мои расспросы и на предложение сказать все, что только не ладится в повседневной жизни.
Особенную отраду доставили мне наши войсковые части. Если бы кто-нибудь раньше сказал мне как размещены части заамурского округа пограничной стражи или показал одни фотографические снимки, в особенности с казарм железнодорожной бригады - я не поверил бы или сказал бы себе, что это сделано просто на показ и взято с какого-нибудь случайного здания.
Но когда пришлось встретиться на жаждой станции с таким размещением бригады, посетить десятки таких казарм которые по внутренним условиям размещения нижних чинов бригады, я не говорю уже об офицерском составе, напоминали мне почти роскошные дортуары, куда лучше тех, которыми хвалился Пажеский Корпус, Лицей и Училище Правоведения в самое последнее время, мне хотелось одного - чтобы обличавшие меня члены оппозиции в Государственной Думе пережили то отрадное чувство, которое я испытал при виде всего, что показали мне...
Мне невольно захотелось, чтобы китайские власти заглянули в наши казармы и получили то впечатление, которое дало мне столько радости и даже гордости.
Я передал об этом моим спутникам и попросил их на ближайшей большой остановке предложить встречавшим меня китайским властям обойти казармы вместе со мною. Они долго совещались между собою, потом как будто долго не решались, о чем-то тихонько поговорили с Генералом Хорватом, пользовавшимся у них, видимо, полным доверием, и через переводчика передали мне, что они не хотят отказать мне, но просят меня только подтвердить Дао-Таю (Генерал-Губернатору провинции), если только он меня спросить, что они исполнили только мое желание, потому что им не разрешено посещать наши казармы.