На самом деле ничего подобного не было. Портфель Плеве найден был в полной сохранности в карете и доставлен в министерство, где и был вскоре вскрыт, вместе со всем, что осталось в его столе, по повелению государя, генерал-адъютантом Гессе, при участии директора Департамента полиции Лопухина, сына покойного Н. В. Плеве и еще кого-то из Министерства внутренних дел.
В портфеле не было найдено ни одной строчки, посвященной графу Витте, а в письменном столе был найден короткий всеподданнейший доклад или, вернее, препроводительная записка, при которой государю были представлены две выписки из так называемой перлюстрации, то есть из вскрытой частной переписки, причем ни авторы писем, ни их адресаты не были указаны.
В одном из писем говорилось, что Витте состоит в самом тесном общении с русскими и заграничными революционными кругами и чуть ли не руководит ими, в другом же неизвестный корреспондент выражает своему адресату прямое удивление, каким образом правительство не знает об отношении человека, занимающего высший административный пост, к личности царя, проникнутого самой нескрываемой враждебностью и даже близкого к заведомым врагам существующего государственного строя, и терпит такое явное безобразие. Обе эти выписки, несомненно прочитанные государем, были им возвращены Плеве без всякой резолюции и с простым знаком, удостоверяющим факт их прочтения.
Затем, во всех рассмотренных бумагах не было найдено ни малейшего следа, указывающего на то, чтобы Плеве представлял государю какие бы то ни было данные, а тем более заключение о подпольной деятельности Витте или его интригах против государя.
Не подлежит, однако, никакому сомнению, что Плеве отлично знал, как отзывается Витте о государе, какие питает к нему чувства и насколько не стеснялся он входить в общение с несомненно враждебно настроенными к государю общественными кругами, но, вероятно, в его распоряжении не было неопровержимых доказательств его действий явно тенденциозного характера, так как нельзя допустить, что при этом известном враждебном отношении Плеве к Витте он не воспользовался своим влиятельным положением для того, чтобы обезвредить Витте или, по крайней мере, раскрыть государю глаза на него, тем более что он знал лучше всех, как велико было нерасположение и государя к Витте.
Преемником Плеве, как известно, был избран князь Петр Дмитриевич Святополк-Мирский — близкий Витте человек. Имел ли Витте какое-либо участие в выборе преемника Плеве — я не знаю, но хорошо помню, что, как только стало известно, на кого выпал жребий заменить убитого Плеве, Витте, находившийся в то лето безотлучно в Петербурге, тотчас же написал мне, что он радуется этому назначению и поздравляет меня с ним, так как я найду в князе Святополк-Мирском человека, не способного ни в чем затруднить моего положения.
Характер нового министра внутренних дел стал известен сразу по приему, оказанному им представителям виленской прессы, явившимся к нему поздравить его с высоким назначением и выразить ему сожаление по поводу оставления им управления Северо-Западным краем.
Сославшись на установившиеся между ним и печатью добрые отношения с первых дней вступления его в должность генерал-губернатора, князь Святополк-Мирский заявил, что лозунгом его деятельности должно быть откровенное доверие к общественным силам, что на те же силы он предполагает опираться и в своей новой деятельности ждет от них такого же ясного доверия и помощи, какое он готов проявить по отношению к ним, и не закрывает глаз на то, что правительство, не опиравшееся на общественные силы, будет всегда изолированно и слабо.
Петербургские салоны и бюрократические круги встретили это заявление недружелюбно. Начались, как всегда, пересуды.
Вспомнили так называемую «весну» и «диктатуру сердца» времени Лорис-Меликова, и можно безошибочно сказать, что если печать встретила это назначение дружелюбно, то в правительственных, придворных и бюрократических кругах вообще преобладало недоверчивое отношение и вскоре ироническое ожидание того, чем ознаменуется новый курс.
Отрицательное отношение к князю Святополк-Мирскому шло в особенности из самого Министерства внутренних дел, где его знали по прежней деятельности в Вильне, считали его человеком чрезвычайно слабым, частью в силу его плохого здоровья, не обладающим никаким административным опытом, безвольным, легко подпадающим под всевозможные влияния, нерешительным и совершенно непригодным на борьбу с оппозиционными силами, которые к тому времени стали заметно поднимать голову и вскоре перешли на всем известный путь открытой борьбы с правительством, незаметно перешедшей затем в вооруженное восстание половины 1905 года.