«Гражданин» изощрялся в полемике с графом Витте и зло и страстно критиковал его отношение к либеральным кругам и заигрывание с рабочими, но не говорил решительно ничего ни о новом кабинете, ни о том, как смотрит он на создавшееся положение.
В его последних дневниках проскальзывала, однако, в виде прозрачных намеков вера в то, что государь, конечно, остановит свой выбор на испытанных и верных ему слугах и не сделает больше той ошибки, которая была сделана в октябре, — искать каких-то новых людей в угоду каким-то общественным течениям.
Государь принял меня в Царском Селе с удивительною приветливостью, превосходившей по своим проявлениям все, к чему он так приучил меня. Даже дежурный камер-лакей не просил меня обождать в приемной, а сказал, что «его величество ожидает вас и приказал просто ввести в кабинет, когда вы придете. Они даже спрашивали уже, не приехали ли вы».
Первыми словами государя, после того, как он обнял и поцеловал меня, были: «Я не стану вас благодарить потому, что у меня не хватило бы для этого слов, но вы и без них знаете, какую услугу оказали вы России тем, что сделали, и в такую тяжелую пору и при таких неблагоприятных обстоятельствах. Я следил за каждым вашим донесением, и Витте, и Шипов присылали мне копии со всех ваших телеграмм.
Эти телеграммы были для меня, пожалуй, единственным отрадным явлением за все время вашего пребывания за границей, настолько все остальное печально и внушает мне самые большие опасения.
Вы, вероятно, также следили за всем, и я не стану говорить, как смутно все, что нас ожидает, и с какими трудностями придется еще бороться, прежде чем мы выйдем на дорогу. Я не хочу, впрочем, распространяться об этом сейчас, у нас будет опять время часто и подолгу говорить обо всем, но я хочу сказать вам только прежде всего, что, кажется, и ваш главный „друг“, граф Витте, окончательно растаял потому, что он не уставал повторять мне при каждом случае, что он не думал, что вам удастся достигнуть того результата, которого вы достигли, и все твердил мне, что я должен особенно отличить вас наградою.
Конечно, он всегда верен себе, и однажды даже сказал мне, что вы совершенно напрасно ушли из министерства в октябре и не послушались его просьбы остаться на месте, так что я даже должен был напомнить ему об обстоятельствах вашего ухода, вызванного исключительно его желанием.
Представьте себе, что он сделал вид, что никаких с вами недоразумений у него не было, и, видимо, совершенно забыл, что не кто другой, как только он, помешал мне назначить вас председателем Департамента экономии. Теперь об этом не стоит больше говорить, потому что я окончательно расстался с графом Витте, и мы с ним больше уже не встретимся».
Это были последние слова государя по поводу моего пребывания за границею, и он перешел к тому вопросу, которого я ждал с таким смущением.
«Поговоримте теперь о другом. Я сказал уже Ивану Логгиновичу, что хочу просить вас опять занять место министра финансов, чему он очень обрадовался, и я просил его даже предварить вас об этом, зная наперед, что я могу всегда рассчитывать на вас».
Я развил государю мои соображения, высказанные Горемыкину, и сделал это яснее и подробнее, чем говорил старику, начав с того, что в такую минуту, какую предстоит пережить, не мне ставить государя в какое-либо затруднение, если бы он признал мои соображения не отвечающими его мыслям, и что и на этот раз, как и всегда, я отдаю себя в его полное распоряжение, но думаю, что именно в его интересах не останавливать выбора именно на мне и сохранить меня для той поры, когда нужно будет думать о нормальной работе, а не о бесцельном отражении неизбежной атаки революционно настроенных учреждений и о неизбежном роспуске Думы в самом начале ее деятельности, который только даст новый толчок к революционным эксцессам и подведет под них новый фундамент.
Неоднократно во время нашей, почти часовой, беседы государь выражал мне его надежду на то, что Дума, встретившись с ответственною работою, может быть, окажется на самом деле менее революционною, нежели я ожидаю, и, в особенности, что земские круги, которым, по-видимому, будет принадлежать руководящее значение в Думе, не захотят взять на себя неблагодарную роль быть застрельщиками в новой вспышке борьбы между правительством и новым народным представительством.
Оговорившись, что, отсутствовав долго в России, я утратил мою осведомленность и могу ошибаться, я позволил себе сказать государю, что в таком случае мне кажется, что выбор нового председателя Совета министров едва ли соответствует потребностям минуты.