Я успел только ответить ему, что с этой точки зрения, пожалуй, что и все мы принадлежим к тому же разряду, начиная с нашего председателя, как стали постепенно подходить особы Императорского дома, и нам пришлось прекратить наш беглый разговор.
Странное впечатление производила в эту минуту тронная Георгиевская зала, и думалось мне, что не видели еще ее стены того зрелища, которое представляла собою толпа собравшихся.
Вся правая половина от трона была заполнена мундирною публикою, членами Государственного совета и — дальше — Сенатом и государевою свитою.
По левой стороне, в буквальном смысле слова, толпились члены Государственной думы, и среди них — ничтожное количество людей во фраках и сюртуках, подавляющее же количество их, как будто нарочно, демонстративно занявших первые места, ближайшие к трону, — было составлено из членов Думы в рабочих блузах, рубашках-косоворотках, а за ними толпа крестьян в самых разнообразных костюмах, некоторые в национальных уборах, и масса членов Думы от духовенства.
На первом месте среди этой категории народных представителей особенно выдвигалась фигура человека высокого роста, в рабочей блузе, в высоких смазных сапогах, с насмешливым и наглым видом рассматривавшего трон и всех, кто окружал его. Это был впоследствии снискавший себе громкую известность своими резкими выступлениями в Первой Думе — Онипко, сыгравший потом видную роль в Кронштадтском восстании. Я просто не мог отвести моих глаз от него во время чтения государем его речи, обращенной к вновь избранным членам Государственной думы, — таким презрением и злобою дышало это наглое лицо.
Мое впечатление было далеко не единичным. Около меня стоял новый министр внутренних дел П. А. Столыпин, который, обернувшись ко мне, сказал мне: «Мы с вами, видимо, поглощены одним и тем же впечатлением, меня не оставляет даже все время мысль о том, нет ли у этого человека бомбы и не произойдет ли тут несчастия. Впрочем, я думаю, что этого опасаться не следует, — это было бы слишком невыгодно для этих господ и слишком было бы ясно, что нам делать в создавшейся обстановке».
Но было и другое, глубоко запавшее мне в душу впечатление, оставившее во мне след, — это впечатление о том, что переживала императрица-мать во время чтения государем его тронной речи. Она с трудом сдерживала слезы, переводя глаза с государя на толпу, почти подступившую к трону, как будто она искала среди этой толпы знакомых лиц, которые успокоили бы ее и разгоняли ее тяжелые думы.
Императрица Александра Федоровна стояла рядом с нею, внешне спокойная, но глубоко сосредоточенная, и стоявший около меня министр двора барон Фредерикс после окончания тронной речи, когда все стали выходить, сказал мне по дороге по-французски: «Хотел бы я знать, что думала сегодня императрица Александра Федоровна, но никто из нас никогда этого не узнает, и только государю она доверит то, что произошло в ее душе».
Несколько дней спустя я представлялся обеим императрицам по случаю моего возвращения в Министерство финансов. Императрица Александра Федоровна сказала мне только, что она знает, что я просил государя не назначать меня, и вполне понимает, что у меня слишком много причин не желать этого, но «ведь теперь всем так тяжело, — сказала она, — что всякий должен принести свою жертву и сделать то, что он может».
Совсем иной прием оказала мне императрица-мать. Она начала с того, что видела меня во время этого «ужасного приема», как выразилась она, и не может до сих пор успокоиться от того впечатления, которое произвела на нее толпа новых людей, впервые заполнивших дворцовые залы. «Они смотрели на нас, как на своих врагов, и я не могла отвести глаз от некоторых типов, — настолько их лица дышали какою-то непонятною мне ненавистью против нас всех», и спросила меня затем, как я смотрю на возможность работы правительства, с таким составом Думы, и почему оказалась в нем такая масса духовенства и притом совершенно никогда не виданного ею типа «серых батюшек», как выразилась она.
Я сказал ей на этот раз очень немногое, потому, что и сам только что вернулся из-за границы, и могу судить только по беглым впечатлениям, заимствованным из чтения газет и из разговоров с немногими близкими мне людьми, которые следили за ходом выборов в Государственную думу.