По всему этому у меня сложилось убеждение, что при декабрьском избирательном законе иного состава членов Думы нельзя было и ожидать, что преобладающий характер выборных принадлежит к оппозиционным элементам в стране, настроенным совершенно враждебно и к правительству, и к новому строю законодательства, явно не отвечающему их стремлению ввести разом в России парламентский строй с решительным ограничением власти монарха и с насаждением у нас такого внутреннего порядка и таких свобод, с какими не совладает никакое правительство, и высказал мое опасение, что работать с такою Думою едва ли окажется возможным.
На такое мое заключение императрица сказала мне просто: «А что же в таком случае будет дальше?»
Я ей ответил, что прошу не принимать моих слов за безусловно правильный вывод из создавшихся условий, которые, быть может, кажутся мне хуже, чем следует ожидать, и выждать, как станут слагаться события, но по общему моему выводу следует ожидать, во всяком случае, немедленного проявления самых резких выступлений Думы в смысле оппозиционных требований к правительству, и тогда нужно будет решиться на одно из двух: либо на введение у нас полного парламентского строя и в этом случае на передачу власти не старым слугам государя, а совершенно новым людям, выполняющим не его волю, а волю общественного настроения, либо — на роспуск Думы, и в этом случае нельзя не предвидеть, что при нашем избирательном законе лучшего состава получить не удастся и, следовательно, придется, рано или поздно, думать о новом избирательном законе.
«Все это меня страшно пугает, и я спрашиваю себя даже, удастся ли нам избегнуть новых революционных вспышек, есть ли у нас достаточно сил, чтобы справиться с ними, как справились с Московским восстанием, и для этого тот ли человек Горемыкин, который может понадобиться в такую минуту?»
Не уклоняясь от ответа на этот вопрос, я сказал только, что я не думаю, чтобы Горемыкин и сам считал себя призванным к такой роли, и не понимаю даже, почему не уклонился он и от назначения в данную минуту, так как мне кажется, что он отлично понимает, что его роль крайне неблагодарная и едва ли даже способен он просто выполнить свой долг перед государем в такую минуту, для которой он не обладает ни одним из самых необходимых условий. На этом наша беседа кончилась, и, провожая меня, императрица сказала мне: «Я понимаю теперь, почему вы так настойчиво просили государя не назначать вас, хотя и понимаю также, что у моего бедного сына так мало людей, которым он верит, а вы всегда говорили ему то, что думаете».
В тот же день было назначено торжественное открытие Думы в ее помещении и всем министрам предложено было явиться в Таврический дворец к трем часам на молебствие. Предполагалось, что тут же произойдет и первая встреча народных представителей с правительством.
Ожидание это получило совершенно естественное, но мало обещающее пополнение. По окончании молебна все мы стояли обособленною кучкою, и к нам решительно никто не подошел, если не считать графа Гейдена, который знал меня за время службы его в канцелярии по принятию прошений.
Он один поздоровался с некоторыми из нас, но также не задерживался беседою с нами, и все мы, простояв несколько минут, начали расходиться каждый в свою сторону.
Часть третья
Государственная дума первого и второго созыва
1906–1907 годы
Глава I
Штурм власти как лозунг деятельности Первой Думы. — Ответный адрес государю и отказ государя принять думскую депутацию для вручения адреса. — Постепенное превращение Первой Думы в очаг открытой революционной пропаганды. — Телеграммы губернаторов с мест о брожении, вызываемом этой пропагандой. — Солидарная оценка положения правительством. — Защита правительством трех основных положений, разрушения которых добивалась Первая Дума. — Правительственная декларация. — Моя беседа о ней с государем. — Прием, оказанный ей в Думе, и принятие Думой формулы перевода, закрепившей разрыв с правительством. — Выжидательная тактика Совета министров. — Мои выступления в Бюджетной комиссии и общем собрании Думы
Я не пишу истории моего времени и не стану останавливаться подробно на том, что произошло за короткий период существования Первой Государственной думы. Все это давно известно по самым разнообразным источникам. И здесь, как и во всем, что составляет предмет моих записей и воспоминаний, я хочу говорить только о том, что касается лично моей деятельности и моего участия в пережитых событиях.