Bce прекрасно знают о том, как с первого же дня после открытия Думы товарищем председателя Государственного совета Э. В. Фришем и выбора президиума с подавляющим единодушием, подготовленным задолго вожаками всего оппозиционного движения в лице вошедших в состав Думы членов кадетской партии и ее закулисных руководителей, в лице Центрального комитета партии, которые и были истинными хозяевами положения до самого дня роспуска Думы, началась осада правительства, штурм его и стремление смести все, что было создано за полгода деятельности правительства графа Витте, и заставить власть принять предложенный партией новый, чисто парламентский государственный строй. Все это перешло уже на страницы истории недавней нашей разбитой жизни, и мой рассказ не внесет ничего нового и создаст разве только лишний повод обвинить меня в односторонности освещения.
Достаточно напомнить только, что уже в первом заседании 27 апреля, тотчас после почти единогласного избрания Муромцева на должность председателя Думы, Петрункевич произнес речь о необходимости амнистии политическим заключенным. Через день, 29 апреля, в речи его об ответном адресе государю на его приветствие, ясно выразилась вся основная тенденция этого ответа, а Заболотный произнес речь о необходимости включить вопрос об отмене смертной казни в ответный адрес, и затем через четыре или пять дней после того в двух заседаниях 2 и 4 мая разом выявилась вся тенденция Думы относительно того, что принято называть «штурмом власти», так как в этих двух заседаниях выразилось все, что первый состав Думы выставил лозунгом своей деятельности. Не стану приводить подробного перечня всех затронутых вопросов, так как все это увековечено в протоколах Государственной думы первого созыва и вошло в качестве программы в ответный адрес государю.
Напомню только, что тут же было заявлено и о необходимости немедленного увольнения правительства, как не пользующегося доверием народа, и о замене его правительством, ответственным перед народными представителями, и об упразднении Государственного совета и введении у нас однопалатной системы, о принудительном отчуждении частновладельческих земель, и о даровании всевозможных свобод, и о коренном преобразовании «на демократических началах», чуждых всякой опеки правительства, земских и городских учреждений, и о преобразовании всей налоговой системы, и об удовлетворении отдельных национальностей, и о преобразовании народного представительства на началах всеобщего избирательного права, и об амнистии политическим заключенным и т. д.
Составленный на этих основаниях всеподданнейший адрес государю, на самом деле давно уже изготовленный вне стен Государственной думы, принят был почти единогласно всем составом Думы и таким же большинством под гром рукоплесканий, не допустившим никаких возражений и даже изложения самых осторожных замечаний, разрешен вопрос о посылке особой депутации, которая должна была вручить государю этот адрес. Нашлось всего пять или шесть членов Думы, с графом Гейденом во главе, которые хотели принять более осторожную форму в испрошении аудиенции, но их голос был заглушен криками и страстными возражениями, и им не осталось ничего иного, как заявить свой письменный протест.
На этой почве — форме поднесения адреса государю — конфликт с правительством разгорался уже на другой день после вотума о посылке депутации.
6 мая председатель Думы представил государю заявление Думы. В тот же день представление Муромцева передано было Горемыкину, а уже 8 мая последний уведомил письмом председателя Думы, что депутация принята не будет и адрес должен быть доставлен председателю Совета министров, который и представит его его величеству.
С этого дня нужно считать, что конфликт между Думою и правительством и даже самим государем принял уже окончательную форму, и каждый следующий день только углублял и расширял его.
Стоит только припомнить речи, произнесенные в Думе по поводу письма Горемыкина, стоит только перечитать все, что говорилось во все последующие дни по всякому поводу, и какие проекты законов вносились со всех сторон по предметам, намеченным в ответном адресе, какие петиции поступали в Думу со всех концов России, и какими аплодисментами принимались самые крайние из этих проектов, чтобы видеть ясно и без всякого предубеждения, что Дума становилась день ото дня настоящим очагом открытой революционной пропаганды, для прекращения которой у правительства не было никаких законных способов, кроме того, который напрашивался сам собою с первой же минуты.