На другой день мы попробовали было поехать вместе со Столыпиным к Горемыкину, чтобы разубедить его в невозможности оставить дело в таком положении, даже без всякой попытки на его исправление, но из этого решительно ничего не вышло, и только он согласился на то, чтобы Столыпин попробовал переговорить с председателем Думы Муромцевым, чего я не советовал делать, понимая, что у него нет ни желания, ни даже возможности влиять на пересмотр принятого решения. Столыпин тем не менее съездил к Муромцеву или говорил с ним по телефону, но в тот же день известил меня, что из этого ничего не вышло и приходится, видимо, махнуть рукою на всякую возможность какой-либо работы с Думою.
Расчет мой на Государственной совет оказался также совершенно напрасным, и правым оказался Горемыкин. И председатель, и значительное большинство членов, конечно, давали себе ясный отчет в том, что решение Думы безобразно, но все они открыто заявили в частной беседе, что входить в конфликт с Думою не стоит и лучше просто утвердить ее заключение, несмотря на всю его нелогичность, и ждать иного повода для более подходящего конфликта.
Его на самом деле не оказалось уже по тому одному, что Государственному совету не пришлось до роспуска Думы встретиться еще ни с одним из решений, вынесенных Думою по рассмотренным ею делам.
Глава II
Искание выхода из создавшегося положения. — Вопрос о роспуске Думы. — Д. Ф. Трепов и барон Фредерикс. — Беседа государя со мною о проекте образования министерства с преобладанием кадетских деятелей. — Мысли барона Фредерикса об обращении государя к народным представителям. — Проект Столыпина об образовании министерства с привлечением общественных деятелей. — Назначение Столыпина председателем Совета министров и роспуск Первой Государственной думы
В течение остающихся двух недель наши заседания в Совете министров были немногочисленны и непродолжительны по времени. Мы обменивались главным образом впечатлениями и осведомленностью о том, что делалось в стране под влиянием все разгоравшегося настроения в Думе, и я должен сказать, что у всех было ясное убеждение в том, что роспуск Думы становится день ото дня делом все большей и большей неизбежности, но прямого обсуждения вопроса в нашей среде, по крайней мере, в виде ясно поставленного вопроса, не происходило. Горемыкин как-то неохотно реагировал на заявления некоторых министров и в особенности на наиболее близкого ему по прежней службе в Министерстве внутренних дел, за его время, Стишинского, — на то, что нечего больше ждать, ибо иначе может быть уже поздно. Он не выражал личного своего мнения, но давал ясно понять, что нужно ждать прямых указаний от государя, который осведомляется им и министром внутренних дел обо всем, что происходит.
Гораздо более определенно было это положение в глазах министра внутренних дел Столыпина. Мы продолжали часто видеться с ним, вне заседаний Совета, и каждый раз он говорил мне, что роспуск надвигается, что в государе он замечает часто очень нервное отношение, которое Горемыкин старается успокаивать постоянными ссылками на то, что ничего особенного не произойдет, но, по его впечатлению, он думает скорее, что государю не нравится неясное положение, занятое правительством в этом жгучем вопросе, и его личное мнение сводится к тому, что государь только и ждет, чтобы правительство заняло ясную позицию, и, в таком случае, в нем мы не встретим ни оппозиции, ни колебаний.
При этом, ссылаясь на то, что он лично недостаточно знает его характер, и часто замечает, что государь как-то уклоняется от прямого ответа на его вопросы, Столыпин все спрашивал меня, как ему вести себя в Царском Селе и следует ли ему брать на себя инициативу или лучше действовать через Горемыкина. Я совсем не видел государя за все это время вне моих обычных докладов по пятницам, а в тех случаях, когда мне приходилось бывать с очередными докладами, я ни разу не видел в нем ни малейших колебаний в оценке положения.
Напротив того, не проходило ни одного раза без того, что государь, после окончания очередного доклада, не наводил разговора на общее положение, и каждый раз он неизменно говорил одно и то же, а именно, что все, что происходит в Думе, его крайне удручает и приводит к убеждению, что так долго продолжаться не может, и он все ожидает, когда выскажется Иван Логгинович окончательно о том, на что нужно решиться, хотя — как он прибавлял каждый раз — выбора, что нужно делать, никакого нет, и речь идет только об одном: какой момент следует избрать для решения.