— Я была танцором.
Я танцевала в твоей чёртовой кровати, скручивая поступью ног и покрывало, и одеяло, и простыни, а ты смеялся, тянул за руку к себе и шептал всякие глупости, пока вероятность того, что Сильва или Скай застукают нас стремительно возрастала, как и напряжение между нами. Ты был совсем другим.
«Сильва убьёт тебя, если застукает меня тут после отбоя».
«Да брось, когда тебя это остановливало?».
-… скучаю по нагрузке.
Ты всё это помнишь. Но делаешь вид, будто нет. Зачем? Скажи, зачем.
— Очень жаль. Но ты фея. И им плевать, кем ты хочешь быть. У них на тебя свои планы.
«Научи меня обращаться с ножом.»
«Ты вроде неплохо режешь овощи.»
«Я не об этом.»
«Ты уверена?»
Я кивала, зная, что пока моя сила недостаточно полезна, а время на её освоение может потребоваться больше, чем пара лет в учебном заведении для фей, мне необходимо владеть чем-то помимо врожденного дара (читать: потенциального проклятия).
«Иди сюда.»
Я садилась к тебе спиной, а ты, уложив подбородок на моё плечо, показывал, как правильно держать рукоять ножа, раз за разом повторял тот или иной трюк и направлял, если я ошибалась. Спустя пару таких занятий у меня успешно вышло обвести тебя вокруг пальца и приложить острие ножа к горлу, ты улыбался и говорил, что я способная и что однажды у меня получится обыграть даже тебя. Ты был невыносим в этом наигранном себялюбии.
— Тебе ведь бесит это место, да?
Муза больше не может томиться в этом ожидании, поэтому, нарушив слово, вторгается в чужой мир. Раздражение наполняет её, передаётся по невидимым линиям, колюче пробегает под кожей. Волна поднимается на пару метров ввысь, будь она плотиной, её бы снесло этим потоком, но Муза успевает сморгнуть. Но Ривен знает каждый трюк.
— Не лезь ко мне в голову, ясно?!
Муза на мучительные пол-секунды испытывает желание кинуть ему вдогонку: «Я там с прошлого года». Но она сохраняет лицо, потому что видит приближающегося Сэма, который хмурит брови и в этих морщинках кроется уже сформированый вопрос, но внутри у неё снова стынет кровь. Музе бы избавиться от наваждений годовалой давности, Музе бы не позволять Ривену появляться в собственной голове чаще, чем положено. Музе бы хоть раз быть честной с самой собой: признать тот прескверный факт, что забывать его не хочется, но ей проще забываться с кем-то. А устроить тет-а-тет с совестью… обязательно, но в следующий понедельник.
— Феи разума… От них одни проблемы.
Я была главной для тебя. Прости.
Таких понедельников уже тысяча.
×××
Заплаканная Стелла держится молодцом, несмотря на то, что позволила увидеть кому-то, кроме Ская, свою уязвимость, вывернуть наизнанку душу и показать, кто она на самом деле. Муза чувствует горечь, что испытывает подруга, почти детскую обиду на заносчивую, слишком требовательную мать, и знает, что в Принцессе лишь крепнет та сталь, которую закаляли годами.
А потом, спустя секунду тишины, ощущает нотки заинтересованности и желания помочь. Муза хочет воспрепятствовать разговору, но потребность излить кому-то душу превышает все возведённые барьеры. В конце концов, за откровенность стоит платить откровенностью. Стелла не требует всего и сразу, Стелла впервые деликатна. Хорошая почва для того, чтобы стать ближе, чем те, кто подкалывают друг друга по поводу и без.
— Давай, Муз. Я же вижу, что тебя что-то гложет, — но мягко надавливать она всё же может, Стелла утирает мокрые щёки, стирая последнюю слабость. — Мы не первый год знакомы.
Знакомы не первый, конечно, но, как оказалось, этого было недостаточно, чтобы они делились тем, что скрывали.
— Я говорила с Ривеном.
— Что?!
— Да, мы увиделись на поле.
— И что он?
— Вёл себя так, — Муза подтягивает к себе ноги, зябко ёжится и трет висок, боль кропотливо стягивает там паутину каждый раз, стоит разделить негативные эмоции других, — словно… Словно мы незнакомцы. Но он отпустил меня.
— А ты? — Стелла морщится, всегда так делает, когда речь заходит о Ривене. — Муз, я понимаю, что прошлый год был ужасен во всех смыслах для всех нас, но, может, пора прекратить винить себя в том, что ты не забрала его боль? Он понимал тебя тогда. Он всё понимал, потому что знал, что произошло с твоей мамой. Прекрати накручивать себя и думать, что было бы, если бы ты поступила так, а не иначе. Он жив. Стал самым последним говнюком, но жив. Переверни эту страницу. Отпусти его тоже. У тебя ведь есть Сэм.
— Я просто порвала с ним тогда, понимаешь? — Муза взвивается, злясь. — Без объяснений. Он бы утверждал то же, что и ты. А я не могла смотреть на то, как он еле дышит, и делать вид, будто ничего не произошло.
— Не забывай, что твой эмоциональный срыв поспособствовал этому. Мы все облажались, но в первую очередь Фара, когда укрыла от нас правду о том, что Сожженный вернулся. Ривену просто не повезло оказаться на патруле в ту ночь.
Резон в словах подруги есть, и довольно очевидный, однако собственной предрасположенности к самобичеванию этого не доказать. Муза пытается быть сильнее ровно с того момента, когда не уберегла мать. Это как разбить зеркало — ты можешь склеить осколки, но в каждой трещине будет крыться напоминание о том, что однажды ты не справилась.
— Ему не повезло, что я не смогла перебороть себя.
×××
Оглушительный рингтон заставляет Музу подскочить на кровати, её телефон разрывается от звонка. Она с трудом разлепляет веки, моргает несколько раз и замирает, когда осознает, кто ей звонит.
— Да заткните вы уже этот звук! — доносится раздраженный крик из спальни Стеллы, а потом что-то летит в дверь.
Терра, приподнявшаяся на локтях, спрашивает: «Кто там, Муза?»
Ривен продолжает настойчиво звонить.
— Да так, ошиблись номером.
Она лихорадочно скидывает одеяло, одевается впопыхах и выскакивает под не понимающие переглядки девочек из комнаты. Не знает, где искать, пропущенный вызов висит в уведомлениях, а когда она перезванивает, натягивая рукава кофты на похолодевшим руки, он не отвечает. Муза сокрушенно стонет, понимая, что единственный выход это искать его по силовому полю исходящих эмоций.
Это топи. Всегда.
Вихрь из ноток ярости, удовольствия и горечи завладевает ею, тянется красной нитью в голове, указывая путь. Тот, запутанный, ведёт в заброшенное крыло. В кабинете груда парт, цветочных горшков и пьяная туша, подпирающая окно.
— Переживала?
— Так сложно было ответить на звонок?!
— Мне лестно, что ты всё ещё тревожишься. Но вот тебе ответ, дорогая моя, на вопрос, почему я стал таким мудаком. Я пью, курю, и ты исчезаешь. Прикинь? Только так тебя нет рядом. И, когда я с ней, ты тоже исчезаешь. А я так хочу хотя бы ночью не видеть тебя во всех уголках этой ебучей школы…