Поставив на стол миску, хозяйка вытащила из кухонного стола ложку и протянула её Фрэнку.
— Хлеб немного зачерствел, — предупредила она.
— Не страшно.
Фрэнк всегда смущался, когда Марийка накладывала ему завтрак или ужин, хотя то была обычная для общежитий процедура — хозяйки всегда готовили еду, подавали её, в общем, обеспечивали нормальную питание для постояльцев. Конечно, это не было безвозмездным предприятием — каждый в Рэйвенхолме выполнял определённую функцию; отлынивать попросту не получилась — любое проявление лени и разгильдяйства тут же наносило ущерб благоустройству городка. Накладывал бы Фрэнку еду кто-нибудь другой, всё было бы в порядке, однако его смущало само присутствие Марийки.
Она отрезала ломоть от большой буханки хлеба и положила на стол рядом с миской.
Фрэнк поднял голову, встретившись с Марийкой взглядом. Вблизи её лицо выдавало признаки последствий тяжёлого, но терпимого труда: прорезающие кожу морщинки старили Марийку на несколько лет, глаза смотрели на мир грузным, усталым взглядом, а само лицо казалось осунувшимся, бесцветным; несмотря на это Марийка излучала тепло и красоту. Фрэнк опустил взгляд, бегло поблагодарил хозяйку и начал есть. Марийка коротко засмеялась, отчего к голове Фрэнка прилила кровь, на щеках выступил румянец, но Марийка, конечно, за склонённой над миской фигурой шахтёра этого не видела.
На кухню кто-то спустился.
— Марийка! — услышал Фрэнк голос Стеллы. — Стефану поплохело.
Марийка мгновенно сосредоточилась и поспешила к Стелле. Они быстро поднялись наверх; на кухне воцарилась тишина, нарушаемая уличным гамом. Люди продолжали наслаждаться окончанием рабочего дня, а Фрэнк продолжал думать о горячей воде и постели. Ещё он думал о Марийке.
— О, здорово, Фрэнк!
На кухню вошёл Райнер.
Фрэнк проглотил кусок мяса и поприветствовал Райнера.
— Как дела в шахтах, трудяга? — спросил Райнер, осматривая кастрюли на плите.
— Всё как обычно.
— Понятно…
Райнер был электриком. Он рассказывал, что до Семичасовой войны служил в почтовой конторе, но потом у него получилось переквалифицироваться. «Почта-то больше никому не нужна, — говорил Райнер, — а вот знания в электрике всегда могут пригодиться». Фрэнк не спорил с таким суждением. В конце концов, он сам стал шахтёром, хоть до войны имел об этой профессии отдалённое представление.
— А где Марийка? — Райнер сел напротив Фрэнка.
— Что-то со Стефаном.
— Ох, чёрт, помрёт же бедолага. — Райнер помрачнел. — Что может быть хуже медленной смерти?
За едой Фрэнк предпочитал не обсуждать такие темы, однако, у него не было ни сил, ни желания прерывать Райнера. Фрэнк поедал похлёбку, пока Райнер предавался рассуждениям:
— Ты чувствуешь каждую секунду, которую смерть вычитает из твоей жизни. Ты понимаешь, что такое смерть. Хотя… смерть для каждого выглядит по-своему.
Философствования Райнера прервало появление Марийки. Она была взволнована, но, заметив Райнера, улыбнулась и пошла к плите.
— Райнер, слушай, у нас на третьем этаже свет в коридоре не горит.
— Марийка, это здание вообще чудом на земле ещё стоит. Проводка в нём — не самая большая проблема.
Марийка выдала Райнеру еду.
— Ну ты всё же проверь, пожалуйста.
Райнер угукнул и начал есть.
Когда Фрэнк почти доел свою порцию, на кухне появился Морик. Он обнял правой рукой Марийку, поцеловал в щëку. На месте левой руки у Морика был оканчивающийся на уровне предплечья обрубок, завязанный и прикрытый рукавом. Никто не знал, как и когда Морик лишился руки. Поговаривали, что это произошло ещë до вторжения Альянса, во время портальных штормов, когда на Земле повсеместно из воздуха стали материализовываться твари из Зена.
— Всем приятного аппетита, — произнëс Морик. В отличие от жены, английским он владел куда лучше. Как он сам говорил, раньше он служил в транснациональной компании, где знание иностранного языка являлось обязательным условием работы.
Супруги начали что-то обсуждать на родном для них языке.
Фрэнк поспешил окончить трапезу. Наскоро съев оставшийся кусок хлеба, Фрэнк встал из-за стола. Поблагодарил хозяйку.
— Морик, а душевая работает? — спросил Фрэнк.
— Ага. — Морик обратился к Марийке, что-то спросил у неë по-болгарски, потом сказал Фрэнку:
— Вода прогрета уже.
— Спасибо.
В душе Фрэнк был один. Вода тонкими, слабыми струйками текла из установленной над головой лейки; в купальне мерно гудел бойлер. Фрэнк смыл с себя грязь и начал оттирать приставшие к коже пятна и сажу. Приходилось тереть очень сильно, до красноты; кожа горела от такого жестокого обращения, но ничего другого не оставалось. Соблюдение гигиены было одним из важнейших достижений в Рэйвенхолме. После Семичасовой войны, да и непосредственно перед ней, из-за рухнувших систем здравоохранения общий уровень смертности резко подскочил — человечество словно бы вернулось в средневековье, в эпоху эпидемий, причинами которых служил недостаточный уход за телом. Куча народу умерла от инфекционных и кишечных заболеваний. Сам Фрэнк переболел тифом во время массовой миграции из Нового света. А число умерших от заражения крови превышало все мыслимые пределы. Как раз от сепсиса страдал сейчас Стефан. Он запустил болезнь, и теперь организм с помощью антибиотиков боролся с инфекцией, исход же мог оказаться любым; доктор разводил руками, говоря, что ничего сделать нельзя, остаëтся ждать.
Оттирая грязь, Фрэнк в целях экономии отключал воду. Осталось стереть сажу с рук. Внезапно Фрэнка одолел приступ кашля, словно в горле застрял какой-то плотный, тяжëлый комок. Выплюнув сгусток чëрной мокроты, который быстро исчез в сливном отверстии, Фрэнк продолжил мыться. Оттирать руки было не так дискомфортно, как остальное тело; кожа на ладонях практически ничего не чувствовала. Первое время, как Фрэнк спустился в забой, ладони походили на разваренное мясо: мозоли кровоточили, кожа не успевала зажить и зарасти новым слоем эпидермиса до очередной смены, и поэтому приходилось мучиться от боли, которую не удавалось сбить ни анальгином, ни мазями, которых у доктора и так было мало; наконец, наступил момент, когда руки огрубели настолько, что Фрэнк с лёгкостью тушил о ладони сигареты и хватал из огня раскалённые угли — кожа стала будто непробиваемой, напоминая дублёную ткань.
Помывшись, Фрэнк почувствовал себя значительно лучше, что никак не влияло на тягу ко сну — Фрэнк по-прежнему хотел спать, не меньше, чем когда покинул шахты. Одевшись, он вышел в прихожую, по дороге к лестнице услышав с кухни голос Райнера, который судя по всему, всё время, что Фрэнк провёл в душевой, оставался там же, за обеденным столом:
— Прошу прощения… а не ясно пока, кому достанется обрез?
Марийка укоризненно цыкнула — вроде, это была она.
— А что? — запротестовал Райнер. — Не всё же Рональду решать, кому имущество переходит.
— Посмотрим, — сказал Морик, — Стефан ещё не умер. Может, он выкарабкается.
Стефан был охотником, добывал на окраине городка всякую живность, которую можно было употребить в пищу. Крысы, кошки, собаки, птицы… Хоть почва неумолимо погибала, а территорию за пределами Сити-17 населяли инопланетные особи, обычная земная фауна продолжала своё существование, пусть и не в такой богатой популяции, как раньше. Млекопитающие и птицы продолжали плодиться, поскольку на способность к репродукции у животных подавляющее поле Альянса не действовало, да и вообще само стремление представителей животного мира размножаться словно бы действовало вопреки основной политике Альянса держать под контролем непосредственно жизненную энергию данного мира, который будто бы давал отпор захватчикам. Правда, охотники говорили, что животных становится всё меньше, и не только из-за ловли — для размножения зверям самим не хватало еды, климат менялся, год от года земля и воздух охлаждались.