Съ этого дня онъ началъ внимательнѣе и осторожнѣе присматриваться къ жизни и усердно поддѣлываться къ ней. Вышло отлично: товарищи перестали драться; начальство полюбило его и всячески поощряло. Живо постигъ онъ всѣ кадетскія увертки, ухватки и сноровки, выучился искусству корчить невинныя рожи, пріятно отвѣчать старшимъ, шалить и не попадаться. Не занимаясь особенно прилежно, онъ шелъ всегда наровнѣ съ первыми, отлично выдерживалъ экзамены и почти ничего не зная, получалъ награды за успѣхи въ наукахъ. Огорчаться равнодушіемъ и эгоизмомъ товарищей, оскорбляться незаслуженными тумаками начальства, казалось ему теперь точно также глупо и наивно, вамъ вѣрить въ огоньки, которые гаснутъ съ горя, что люди лгутъ.
Онъ вышелъ въ гвардію и ему изумительно скоро дали полкъ. Даже смѣшно было видѣть такого юнаго полковника… Отъ густыхъ эполетъ онъ казался еще моложавѣе.
— Совсѣмъ мальчишка, говорили, пожимая плечами, завистники, — и за что только ему везетъ?
— Дайте срокъ, сорвется, повторяли враги.
А враговъ у него было множество. Самъ, лично, онъ никому не желалъ зла и ни кѣмъ особенно не занимался. Ему было не до другихъ: жизнь его такъ прелестно складывалась! Все ему улыбалось и удавалось, самыя трудныя, самыя недоступныя цѣли достигались имъ почти безъ боя и безъ хлопотъ. Какъ ловко выдрессированный гимнастъ, пробирался онъ легко и беззаботно по скользкому канату, высоко натянутому надъ мрачной пропастью житейскихъ печалей и неудачъ, ни разу не заглядывая въ эту бездну и не смущаясь отчаянными воплями людей, сорвавшихся туда по своей или по чужой винѣ. И чѣмъ выше поднимался онъ, чѣмъ свободнѣе и легче ему дышалось, тѣмъ мельче и ничтожнѣе казались ему люди, отставшіе отъ него на жизненномъ пути. Стоило ли вдумываться въ причины, погубившія ихъ и заботиться объ томъ, чтобъ остерегаться этихъ причинъ? Мало ли что случается съ другими! У другихъ нѣтъ такой счастливой звѣзды, какъ у него.
Но звѣзда эта въ одинъ прекрасный день ему измѣнила и предсказаніе завистниковъ исполнилось — онъ сорвался.
Паденіе было громкое, позорное, подняться, казалось, невозможнымъ многіе удивлялись его рѣшимости жить послѣ такого паденія и осуждали его за это рѣшеніе.
Эти многіе не могли знать, какая внутренняя ломка совершается въ немъ и въ какомъ странномъ, неожиданномъ свѣтѣ начинаютъ ему представляться жизнь и люди.
Въ первую минуту отчаянья, онъ твердо рѣшился умереть, умереть благородно, какъ подобаетъ дворянину. Ему казалось, что ждать отъ жизни больше нечего. Развѣ онъ не потерялъ все то, чѣмъ онъ дышалъ до сихъ поръ: блестящій мундиръ, обѣды во дворцахъ, милости великосвѣтскихъ красавицъ, кутежи въ модныхъ ресторанахъ съ знатными представителями высшаго общества?.. Все это у него теперь отнято, всего этого, благодаря глупой исторіи, онъ навсегда лишился. — Для чего же жить?
Онъ называлъ причину своего паденія «глупой», ужъ это былъ большой прогрессъ!
Давно ли не могъ онъ вспомнить о катастрофѣ, перевернувшей вверхъ дномъ всю его жизнь, безъ внутренняго содроганія, безъ того, чтобъ лицо его не покрылось блѣдностью отъ прилива крови къ сердцу? Но тутъ случилось одно обстоятельство, которое заставило его волей-неволей заняться этой катастрофой, взвѣсить и разобрать всѣ ея подробности и объяснить другимъ, какое именно участіе онъ принималъ въ ея причинахъ и послѣдствіяхъ. Дѣло въ томъ, что когда ему прочитали обвинительный актъ, по которому его предавали суду, извращеніе фактовъ такъ возмутило его, что умереть, не доказавши истину, показалось ему невозможнымъ и борьба съ клеветниками явными и тайными завязалась у него яростная. Онъ увлекся этой борьбой, увлекся и страстно привязался къ оружію, избранному имъ, — къ правдѣ; онъ хвастался имъ передъ самимъ собой и передъ другими, какъ ребенокъ, который отыскалъ въ шкафу старую игрушку, припрятанную туда заботливой няней, прежде чѣмъ онъ успѣлъ окончательно разрушить ее. Защитникъ совѣтывалъ ему быть осторожнѣе, по его мнѣнію, не слѣдовадо высказываться вполнѣ, гораздо лучше о недоказанномъ молчать, многое оставить въ двусмысленномъ полусвѣтѣ и кое-что подчеркнуть намеками. Онъ находилъ также, что не мѣшаетъ набросать побольше тѣней обличительнаго свойства на окружающую среду, доказывать что другихъ можно точно также обвиннть въ излишней довѣрчивости, а, пожалуй, даже кое въ чемъ и похуже.
Адвокатъ надѣялся спасти этимъ карьеру своего кліента; но кліентъ съ презрительной усмѣшкой отказался отъ такой системы защиты и объявилъ, что намѣренъ объяснять свои поступки одной только правдой и больше ничѣмъ.