Из несобранного

Бальмонт Константин Из несобранного

Бальмонт Константин Дмитриевич

Из несобранного

ТЕНИ

1. Прощальный взгляд

Когда юность уходит от нас, она редко оглядывается, и если оглядывается, мы видим, что все лицо у нее заплакано.

Кто скажет, почему? Вы думаете, быть может, что ей жалко покидать нас, жалко видеть, что у вчерашнего юноши, еще недавно смеявшегося так беззаботно, засеребрилась седина?

Быть может... Но я думаю другое... Мне кажется, что ей жалко не нас, а себя: она могла бы уйти от нас богатой, а уходит всегда нищей... И как горько тому, кто встретит ее прощальный взгляд,- какая в этом взоре мука, какой безмолвный упрек!

Никто не избегнет ее прощального взгляда. Для каждого наступает своя очередь. И сегодня была очередь за мной. О, я никогда не забуду этого дня!

На вечернем небе догорала сентябрьская заря. Ярко-красные полосы бледнели, поднимаясь вверх от линии горизонта; они незаметно сменялись сперва розовой краской, потом палевой, потом бесследно тонули в поблекшей лазури. Было что-то загадочное в этой смене полутонов, глаз напрасно старался уловить порубежную линию между отдельными полосами, напрасно старался понять, каким образом яркий пурпур может кончаться бледной лазурью. Чуть слышно шелестел спокойный ветер поредевшей листвой тополей, кленов и лип. Старый сад как будто тихо умирал, и было сладостно и грустно внимать его предсмертному шепоту. Порою то с одной ветки, то с другой срывался одинокий золотой лист и, падая, кружился, как мотылек, утомленный полетом. Все аллеи были усыпаны мертвыми листьями, и каждый шаг сопровождался шорохом, каждый шаг напоминал о гибели того, что жило раньше.

Вот пруд, весь заросший мелкими водорослями, знакомый пруд,- как еще недавно я по целым часам лежал здесь на берегу и смотрел на отражение облаков в воде,- теперь вода и небо разделены непроницаемой преградой: всю поверхность пруда покрывают мелкие водоросли.

Вот знакомая беседка. Давно увяли сирени, давно потеряли свой запах жасмины; в окно голой веткой, точно иссохшей рукой, стучит облетевший куст.

Везде - предчувствие смерти, и в ярком пурпуре заката, и в болезненном пурпуре последних настурций.

Зачем я приехал сюда, в родную деревню, где протекло мое детство? Захотелось вспомнить прошлое, захотелось подышать свежим ароматом умирающего сада... Меня не удержали тысячи верст, и я приехал сюда с далекого Севера, где провел все лето...

Я закрыл глаза, и передо мною, как в калейдоскопе, промелькнули недавние картины.

Голубые озера мечтательной Швеции... зеленые пастбища Дании... Фьорды и серые скалы суровой Норвегии...*

Красота одиночества, ни с кем не разделенных чувств и дум, немых сердечных порывов, бесславных и могучих...

Глухо стонет северное море... Белый парус зыблется где-то далеко... Беспричинная скорбь захватывает душу... Вон и чайка - плачет, бедная...

Чайка, серая чайка и т. д.

Дальше, дальше отсюда! Родного воздуха, родной шири полей, родной грусти!

И вот я снова здесь. И, закрыв глаза, я смотрю, как предо мной проходят другие образы...

Светлое детство... Веселый сенокос... Над зеленым выкошенным лугом разносится звонкая русская песня...

Солнце потухло... Песня умолкла... Уехали скрипучие телеги с возами душистого сена...

Святочная елка блещет яркими огнями... Слышен смех, слышны певучие звуки рояля... Искрятся детские взоры...

Где же все это? - Догорели свечи... Погасли детские взоры, а если и светятся, так не тем уж огнем...

И ее вспоминаю я, подругу моих майских дней... Темные брови, темные глаза, пышные светлые волосы, стройный девический стан...

Сам погасил я прекрасный светильник, сам разрушил свои воздушные замки...

И неужели все? Все...

Как плоско, мелко! Так же как у всех... Моя участь и участь других стертые монеты; не отличите одну от другой... Хотя бы что-нибудь страшное было, что-нибудь, перед чем содрогнулся бы с ужасом... Ничего... Вечные серые будни...

Я вошел в старый дом, где выросло много поколений, погибло много надежд. По углам висит паутина. Окна забиты. От свечи падают на потолок длинные дрожащие тени. Одинокие шаги гулко раздаются в пустых комнатах... Где-то с быстрым шорохом пробежала мышь... Где-то скрипнула дверь...

В гостиной все по-прежнему. Полусломанная лютня напоминает дедовские времена. Китайские вазы покрыты пылью. Со стен смотрят потускневшие портреты - какие-то странные чужие лица, точно хмурятся они, точно чем-то недовольны...

А! Как попала сюда эта новая картина? Или она висела здесь постоянно и я раньше никогда не видал ее, потому что мой взор был привлекаем другим?

Между старыми портретами одиноко висела небольшая рамка... Молодая женщина уходит из комнаты и, полуоборачиваясь около двери, смотрит назад с безмолвным упреком. За столом кто-то сидит, опершись; на лице его выражено упрямство и сознание какой-то ответственности; он знает, что не прав, но как будто говорит: "я так хочу, я так хочу". А она? Кто она? Жена или любовница? Не все ли равно - он любил ее и более не любит. Они прожили вместе несколько горьких лет, и она уходит от него навсегда...

И я пошел... Это юность уходит, оскорбленная, нищая...

2. Разлука

Вдыхая морской освежительный воздух, качаясь на сине- зеленых волнах в виду берегов Скандинавии, я думал, мой друг, о тебе,- о тебе, чей образ со мной неразлучен, точно так же как час, возвещающий дню приближение ночи, неразлучен с красавицей неба, вечерней звездой,- как морская волна неразлучна с пугливою чайкой. Много ярких светил в безграничном пространстве лазури - лучезарный Арктур, Береники блестящие кудри, Орион и созвездие Лебедя, Большая Медведица,- но среди миллионов светил нет светила прекрасней вечерней звезды. Много птиц, много гостий крылатых летит через море, бросив берег его, направляясь к другому, что вдали где-то там затерялся среди синевы и туманов, но только одну белокрылую чайку с любовью баюкает, точно в родной колыбели, морская волна. Чайка взлетает к нависнувшим тучам, чайка умчится в далекие страны,- куда и зачем, вряд ли знает сама,- но снова, как странник, уставший бродить в бесприютных краях, прилетит она к синей родимой волне, прильнет к ней своей белоснежной грудью, и солнце смеется, взирая на них, и шлет им лучистые ласки.

Так и я, разлучившись с тобой, о мой друг, бесконечно любимый, был сердцем с тобой неразлучен, я баюкал твой ласковый образ в своей трепетной груди, вдыхая морской освежительный воздух, качаясь на сине-зеленых волнах в виду берегов Скандинавии.

3. Сказка ночи

...И вот уже прошел час полн(чи, и услышал я голос, говоривший ко мне из ночной темноты:

- Встань и обойди землю. Земля спит, земля дремлет. Кто спит, тот многое скажет сквозь сон, о чем он молчит среди дневного шума. Иди.

И я встал и пошел.

Было тихо на небе. Спали и звезды и тучи. И спали горы кругом на земле, вечным сном, непробудимым; от начала времен не знали они, что значит засыпать и пробуждаться, от начала времен спали мертвым сном снеговые горы.

И устремил я к ним свой пытливый взор, и взор мой прояснился как бы в видении, и узнал я, что в смерти больше жизни, чем в жизни.

Было тихо на небе. Спали и звезды и тучи. Но луна озаряла таинственным светом и небо и землю, и при свете луны я увидел, что жизнь есть тоска и томленье, что в безмолвии гор, усыпанных снежными хлопьями, больше слов, чем в пустом разговоре людей, больше звуков, чем в пении птиц.

И обошел я славные города и безвестные деревни, чтобы и там найти красоту, и увидел, как бледная Совесть рисует страшные призраки пред очами уснувших людей, и увидел, как Забота прильнула к заплаканному изголовью бедняка и богача, как с сатанинской улыбкой склонилась Скука над обнявшимися влюбленными. Я шел в мире вздохов, в мире болотных огней, в мире живых мертвецов, не знающих прелести смерти.