Маршак Самуил
Из незавершенного
Самуил Яковлевич Маршак
Из незавершенного
ВОЙНА ТРЕХ ДВОРОВ
У меня было пальто с пелеринкой. Пелеринка надевалась на плечи поверх пальто и застегивалась на шее. Такое же пальто было и у старшего брата. Сшила нам обоим мама по старой заграничной картинке.
Мы с братом чувствовали, что мама затевает что-то неладное, когда она, вся в лоскутах и нитках, становилась перед нами на колени и принималась в десятый раз запахивать и распахивать на нас пальто, еще без пуговиц и рукавов. Мы стояли недовольные, часто моргали глазами и думали:
"На кого только мы похожи будем!"
И в самом деле, мы были ни на кого не похожи. Ни у одного мальчика - ни в городе, ни у нас на слободке - не было пелеринки. Мальчишки на улице не давали нам проходу.
Мы ходили в такую школу, куда надо было носить свою чернильницу. Чернильницы нам купили "непроливательные" - тяжелые баночки из толстого зеленого стекла с воронкой внутри.
Идем мы как-то с братом по улице осенью, когда уже холодеть стало. Шагаем по твердой земле, по самой середине улицы - чтобы собак у ворот не дразнить. Сумки у нас - через плечо, чернильницы в руках.
Вдруг слышим голоса, смех. Мальчишки играют в бабки. Пестрые, крашеные кости расставлены во всю ширину улицы. А один из мальчишек отбежал немного назад и целится в кости плоской свинцовой "биткой". Раз - и сшиб пару.
Брат осторожно перешагнул через ряд костей. Я тоже шагнул, но нечаянно задел бабку ногой.
Мальчишки рассердились. Один замахнулся на меня, а другой - в рваных штанах, рыжий, рябой - подскочил ко мне, скривил щеку и говорит:
- Разрешите перышко в вашу чернильницу обмакнуть - прошение в управу написать!
Я поднял руку с чернильницей, а он меня ударил под самый локоть. Покатилась моя чернильница боком по дороге. Хорошо, что не разбилась - из толстого стекла была сделана.
Брат закричал издали:
- Эх вы! На маленького напали!
Они - на него. Со всех сторон обступили. Дергают за полы пальто, за пелеринку, дразнят:
- Какой это у вас фасончик?
- Чего это вы юбочку на плечи надели?
Брат закричал не своим голосом:
- Дураки! Разбойники! Сумасшедшие арестанты!
И легонько ударил рыжего мальчишку левой рукой, - в правой у него была чернильница.
Мальчишки захохотали, сбили брата с ног и навалились на него всей кучей. Чернильницу у него сразу отняли и стали перебрасывать по всей улице, как мяч. Пропала чернильница, разбилась о камень. Я подскочил к рыжему и вцепился обеими руками ему в тело, - у него сзади в штанах была дыра. Рыжий разом обернулся, поймал меня и прижал коленом к земле. Не помня себя, я заколотил ногами по земле и заорал на всю улицу.
И вдруг мальчишка отпустил меня и кинулся удирать. На бегу он успел крикнуть ребятам:
- Евдак... Те-кай!
Смотрю: за мальчишками гонится целая орава других мальчишек, а впереди этой оравы несется рослый парень в синей рубашке и в кожаном фартуке.
Тут и мы с братом замахали руками и пустились в погоню.
Жарко, весело. Улица пустая, широкая. Ноги в осенней траве путаются. Гоним мы мальчишек и такие слова кричим, что и сами в первый раз слышим.
До самого кладбища гнали. А потом постояли немного, посмотрели бегущим вслед и спокойно пошли назад.
Я иду рядом с большим парнем в кожаном фартуке и, задыхаясь от восторга и благодарности, спрашиваю;
- Это вас зовут Евдак?
- Меня.
- Какой вы сильный! Вас все мальчишки на улице боятся.
А он отвечает:
- Нет. Они только на нашей улице драться не смеют. На своей дерись сколько хочешь, а на чужой нельзя.
- А чьи они, эти мальчишки?
- С рязановского двора, кишечники. А сюда они ходят с нашими ребятами в бабки играть. Ну, бабки одно дело, а драться - другое. А вы чего такие чудные? - вдруг спросил он меня.
- Как чудные?
- Да вот польта на вас такие... Будто у певчих из костела. И чернильницы...
Он прыснул, отвернувшись в сторону. Его товарищи тоже засмеялись.
- Мы нездешние, - виновато сказал брат, - мы всего три дня как в этот город приехали.
- А вы русские? - спросил рыжий.
- Да, - сказал я.
- Нет, - сказал брат, - Мы евреи.
- Ну, это ничего, - ответил рыжий. - У нас во дворе тоже есть еврейчик, Жестянников Минька. Тут мы расстались.
----
Больше мы в пелеринках и шляпах не ходили, а чернильницы стали прятать в карман, - чернила из них не выливались.
Только это не помогло. Кишечники нас запомнили. Жили они совсем рядом с нами - на большом дворе с открытыми настежь воротами. Через весь двор была там протянута веревка, а на веревке висели сухие и легкие, как папиросная бумага, кишки и пузыри. Они шелестели от ветра и очень нехорошо пахли. Вся наша улица пахла кишками.
У ворот встретил нас как-то одноглазый мальчишка-кишечник. Он свистнул и сказал, озираясь по сторонам:
- Вам тут, на нашей улице, все равно не жить. Подкараулим и убьем.
Мы с братом очень перепугались и не знали, что делать. Большим жаловаться нельзя. Я отправился искать Евдака.
Сначала пошел по нашей улице, потом по переулку, потом по той улице, где была драка. Вот и ворота, откуда выскочили сапожники. В самом конце двора маленький домик. По двору бегает мальчишка, смуглый, краснощекий, и ловит, подбрасывая на бегу, гимназическую фуражку без герба.
- Злые тут у вас собаки? - закричал я издали.
- Не кусаются, - отвечал мальчишка. - А вы до кого, до портного или до сапожника?
- Як сапожнику, - сказал я, - а вы кто?
- Мой отец портной Жестянников, а я Минька.
Он показал мне дверь к сапожнику. Я вбежал и оробел. У перевернутого ящика сидели на скамеечках мальчишки, а среди них сам сапожник. Глаза у сапожника были наполовину закрыты, а лицо у него все заросло бровями, усами и бородой. Когда я вошел, Евдак весело колотил молотком по большому и неуклюжему сапогу, из которого торчали деревянные гвозди, а другой мальчишка чистил грязными руками картошку.
Сапожник хрипло кашлянул и спросил:
- Вы от кого?
Потом приставил руку к уху и сказал нетерпеливо:
- Ась?
Я не знал, что отвечать. Мальчишки засмеялись, а Евдак покраснел.
- Они до меня, - сказал он, вставая. Потом взял меня за плечи и выпроводил на двор. Там я наконец перевел дух.
- Евдак, - прошептал я, - знаешь, тот кишечник, одноглазый, сказал, что подкараулит нас и убьет.
- Ладно, - ответил Евдак хмуро, - коли что, покричи меня, - я приду.
- Да! - сказал я. - А ты думаешь, он будет ждать, пока ты придешь. Ведь от тебя до нас очень далеко.
- Где же далеко, - засмеялся Евдак, - наш забор навпротИ ваших ворот. Вот иди сюда.
Он повел меня к забору за домом. На заборе сидел Минька.
Я тоже вскарабкался на забор и увидел через дорогу наши ворота.
- Евдак, - сказал я с забора, - завтра воскресенье. Приходи к нам.
Евдак молчал.
- И вы тоже приходите, - сказал я Миньке.
- Хорошо, придем оба, - сразу ответил Минька за себя и за Евдака. Завтра утром придем.
- У нас книг много, - сказал я на прощанье, перелезая через забор, есть интересные, с картинками.
- Ладно, не обманем! - сказал Минька.
----
И в самом деле, на другой день пришли оба.
У нас было две комнаты - столовая с большой лампой и столом, накрытым скатертью, и другая комната, где ночью все спали, а днем занимались мы с братом. Минька, не снимая в комнатах фуражки, бойко разговаривал с нашей мамой. А Евдак молчал и на мамины вопросы отвечал очень тоненьким голоском.
Только потом, когда мы заперлись в спальне, он повеселел и заговорил своим голосом. Мы достали с полки очень большую и очень толстую книгу с картинками. Евдак не знал, что такие книги бывают на свете, и спросил:
- Это ваша еврейская книга?
- Нет, это русская, называется журнал, - сказал я.
Мы все взобрались, поджав под себя ноги на сундук и стали перелистывать удивительную книгу. Скоро книгой целиком завладел Минька. Он и переворачивал огромные страницы, и читал подписи под картинками. Читал неверно: первые буквы кое-как прочтет, а остальные сам выдумает.
- Караван в Монпасье. (В книге было сказано: "Карнавал в Монпелье".)