«Ну, слава Богу, что нашлось, а то вѣдь былъ-бы совсѣмъ скандалъ», — подумалъ Изнанцевъ и поспѣшно пошелъ къ себѣ въ кабинетъ.
— Вотъ вамъ сто рублей въ уплату, господинъ Линдэйзенъ, — сказалъ онъ еврею, вынимая ихъ изъ бумажника и тутъ-же сейчасъ сообразилъ, что на расходы ему остается всего три рубля. Сейчасъ я вамъ напишу вексель въ пятьсотъ рублей на три мѣсяца, и вы мнѣ смѣняете его на старый.
— Не въ пятьсотъ рублей долженъ быть написанъ вексель, а въ пятьсотъ сорокъ пять, — поправилъ его Линдэйзенъ. — Проценты-то вы и забыли
— Да, да… Пятьсотъ сорокъ пять…
Изнанцевъ принялся писать вексель.
III
Только что ушелъ еврей Линдэйзенъ съ векселемъ, какъ къ Изнанцеву въ кабинетъ его зашла супруга его Лариса Матвѣевна. Она была въ фланелевомъ капотѣ съ сильно напудреннымъ лицомъ, и отъ нея такъ и отдавало запахомъ туалетнаго уксуса.
— Ушелъ еврей-то? — спросила она мужа, хотя и видѣла, что еврея въ кабинетѣ нѣтъ. — Ну, какъ-же ты съ нимъ сдѣлался? Неужели заплатилъ?
— Какъ-же я могу заплатить, если у меня денегъ нѣтъ, — отвѣчалъ Изнанцевъ. — Вѣдь я тебѣ, помимо того, что далъ при отъѣздѣ денегъ, больше полутора тысячи рублей въ Ниццу переслалъ. Я переписалъ вексель и далъ ему въ уплату сто рублей. Послѣднія деньги отдалъ.
— Напрасно отдавалъ. Онъ могъ-бы подождать. И переписывалъ напрасно.
— Какъ-же это такъ напрасно? Не уладь я дѣло — онъ подалъ-бы ко взысканію. Вышли-бы непріятности.
— Ну, какъ онъ смѣетъ! Жидюга… Ты занимаешь такой постъ. Ты не мелкая сошка… Онъ долженъ за честь считать, что такіе люди… Ну, да все равно… Твое дѣло, — прибавила Лариса Матвѣевна, садясь. — А я зачѣмъ пришла? Давай мнѣ на расходы. Надо обѣдъ заказать.
— Душечка, я безъ копѣйки. Я ужъ и то занялъ у Захара девять рублей, чтобы уплатить сто рублей этому еврею! — воскликнулъ Изнанцевъ. — Своихъ у меня не хватило.
Лариса Матвѣевна сдѣлала удивленное лицо.
— Однако, какъ-же быть-то? — сказала она. — Вѣдь безъ обѣда нельзя… А у меня всего двугривенный.
— Нельзя-ли какъ-нибудь распорядиться, чтобы въ долгъ взяли? Вернувшись со службы, я привезу рублей пятьдесятъ и половину могу тебѣ дать.
— Какъ пятьдесятъ? Какъ половину? Это, значитъ, мнѣ двадцать пять? Да развѣ я могу быть безъ денегъ? Я завтра-же должна Лидочкѣ корсетъ купить. У ней корсетъ настолько плохъ, что даже бланжетка выпала. Наконецъ, сапоги… А обѣдъ? А мелкіе расходы? Завтра мы отдохнемъ, а послѣзавтра должны начать дѣлать визиты… Нужна карета. Да мало-ли что!
Лариса Матвѣевна такъ и сыпала словами.
— Къ послѣзавтрему я постараюсь достать денегъ, — сказалъ Изнанцевъ.
— Но сколько-же? Сколько? Вѣдь мнѣ нужно не меньше ста рублей. Да и сотней рублей я наврядъ обернусь. У насъ нѣтъ даже кое-какихъ принадлежностей костюма. У меня и у дочери… Самыхъ необходимыхъ принадлежностей.
Изнанцевъ покачалъ головой.
— Странно, что вы, проживъ въ Ниццѣ столько денегъ, не могли себѣ пріобрѣсти тамъ даже самыхъ необходимыхъ принадлежностей костюма, произнесъ онъ, тяжело вздохнувъ. — Вѣдь вы за два мѣсяца прожили больше двухъ тысячъ рублей.
Лариса Матвѣевна улыбнулась.
— Принадлежности костюма куплены, даже съ избыткомъ куплены, но онѣ тамъ остались.
— Какъ тамъ? Гдѣ тамъ?
— Боже мой, да въ Ниццѣ, въ гостиницѣ, въ пансіонѣ.
— Зачѣмъ-же это онѣ тамъ-то остались? Отчего вы ихъ съ собой не привезли?
Изнанцевъ былъ въ полномъ недоумѣніи, дѣлая эти вопросы.
Лариса Матвѣевна слезливо заморгала глазами и поднялась со стула.
— Папочка, ты меня прости. Я должна тебѣ признаться… Вѣдь съ нами случился большой грѣхъ, — заговорила она. — То-есть не грѣхъ, а какъ-бы это тебѣ сказать… большая непріятность… Но ты меня прости… — прибавила она, подошла къ мужу и поцѣловала его въ голову. — Вѣдь нашъ большой сундукъ съ вещами въ Ниццѣ въ гостиницѣ остался. Ахъ… Конечно, это легкомысліе и проклятая рулетка… Я не знаю, право, какъ тебѣ и объявить.
— Говори, говори… Я что-то предчувствую… — глухо произнесъ Изнанцевъ, вскочилъ со стула и заходилъ по комнатѣ, отирая платкомъ лысину.
Жена потупилась и сказала:
— Мы уѣхали изъ Ниццы, не заплативъ въ гостиницѣ восемьсотъ франковъ за пансіонъ.
— То-есть какъ-же это такъ не заплатили? А вещи, стало-быть, остались за долги?
— Нѣтъ, у насъ не оставляли, а мы сами ихъ оставили. Но ты не безпокойся. Вещи не пропадутъ. Стоитъ только послать Марьѣ Ларіоновнѣ восемьсотъ франковъ и на пересылку, она возьметъ ихъ въ гостиницѣ и привезетъ въ Петербургъ… Такъ мы и уговорились.