Но он все дергал ручку, а потом стал стучать в дверь.
— Куда же они делись? Три минуты назад мы отсюда ушли!
Но магазин будто вымер. Мы еще потоптались на крылечке, заглянули в крошечное окошечко — никаких признаков жизни, будто и не покупали мы там только что подвеску для Регины, будто и не братались с хозяевами, не причмокивали они восхищенно, повторяя: «О, Санкт-Питерсберг!». Странно; я даже засомневалась, не привиделось ли нам это — магазинчик, подвеска, оживленные хозяева? Ведь когда мы шли наверх, магазин был закрыт, совершенно точно. И когда мы сюда зашли, почему-то не было других посетителей, больше никто не входил, хотя за нами спускалась довольно большая группа. Мне показалось, что хозяин чуть ли не запер двери изнутри, чтобы никто им не помешал осчастливить Регину. Неужели в капиталистическом мире имеет место такая ожесточенная борьба за клиента? Но, кроме шуток, складывалось впечатление, будто они открылись на полчаса, только ради нас.
Я удивилась таким своим мыслям. И увела мужа вниз, к машине, где остальные члены нашего коллектива уже били копытами — пора домой.
По прибытии на виллу общим решением было дано сорок минут на оправиться и покурить, а потом Ленка Горчакова постановила всем быть как штык в гостиной, одетыми к обеду и готовыми к дефиле. Дефилировать собрались сама Горчакова и Регина, надо же продемонстрировать, ради чего мы убивались целый долгий день. Все радостно рассредоточились по норам с громкими жалобами на усталость.
Как только мы с Сашкой очутились в нашей спаленке, муж плотно прикрыл дверь и, образно выражаясь, припер меня к стене: что у меня за секреты с Горчаковым — раз, и что за происшествие сегодня приключилось на нашей развилке, которое надо утаить от Лены, — два.
— Колись давай!
Я раскололась, как говорит старый опер Кораблев, от носа до позвоночника, рассказала все как на духу, не утаив про объявление в аэропорту. Выяснилось, что мой муж тоже заметил это объявление, и не обсуждал его со всеми по тем же причинам, что и я, — не хотел портить настроение Лене и Регине, которые, в отличие от нас, приличные люди и ни в чем не виноваты. А я-то гордилась своей выдержкой и скрывала свои наблюдения до последнего…
— Так, значит, это она? — спросил Сашка, имея в виду разложившийся труп, выловленный из моря в непосредственной близости от нашего временного пристанища — виллы «Драцена». — Пропавшая девочка? Шарлин Фицпатрик? Надо завтра газеты купить, там наверняка что-нибудь будет про этот труп. Эх, зря я словарь не взял французский…
— Надо было в школе лучше учиться — съязвила я. — А ты думаешь, кроме этой англичанки, здесь больше никто не пропадал? С чего это все зациклились на девочке Фицпатрик?
— Значит, есть основания так думать. Интересно, какая там причина смерти? — задумался мой муж.
— Сходи, попросись на вскрытие. Саша, какое нам дело до причины смерти? Нам что, своих смертей, питерских, не хватает? Давайте уже отдыхать полноценно, а то мы, как сумасшедшие, носимся по лавкам или пьем посреди ночи. Мы еще ни в один музей не сходили…
— А Сент-Маргерит? Железная Маска?
— Ну разве что. Вот заметь, не Шагал и Матисс, а местная тюрьма, хоть и элитная. А я-то думала, что сменю обстановку.
— Никуда Шагал с Матиссом не денутся, — успокоил Сашка. — А я бы еще в Монако прокатился. Смешно быть тут, на побережье, в двух шагах от Монте-Карло, и не сходить в казино.
— Может, ты еще и сыграть хочешь?
— Почему бы нет?
Я рассмеялась и повалила его на кровать.
— Да потому, что тем, кому в любви повезло, в карты уже не везет, понял?
Сорок минут пролетели незаметно.
Лена Горчакова, которая больше всех стонала, что устала до полусмерти и ни на что уже не способна, оказалась крепче всех. Когда мы все, не исключая и ее мужа, кряхтя и подволакивая ножки, вылезли из спален к обеденному столу, нас встретили греющие душу запахи горячей пищи (и когда она только успела накашеварить?), крахмальные салфетки, красиво расставленные тарелки, вино и музыка — Ленка включила телик с какой-то танцевальной программой.
— Ну что, сначала есть будем? Или я покажу свою юбочку?
Она обвела нас глазами. Да, счастливчик Горчаков! Что называется, дураку счастье. Лешка, словно почувствовав, что я думаю о нем, отвел глаза, потянулся к корзинке с нарезанным хлебом и затолкал в рот горбушку.
— Лапуля, а давай, мы сначала обмоем ваши шмотки, а потом вы их покажете?
И как только Ленка нехотя кивнула, ринулся за стол и стал лихорадочно открывать бутылки. Ну и мы за компанию расселись. Регина была непривычно задумчива, молча ждала, пока ей нальют, отодвинувшись от стола, и покачивала ногой в изящной домашней туфельке с помпоном.