Человек прервал сам себя:
— Я не про вас, Катя. Вы честная и искренняя девушка, вы в самом деле верите, что тут что-то можно изменить. Ни-че-го, Катя, здесь нельзя изменить. Ничего. Я уже даже в конце от безнадежности стал бадминтон пропагандировать — с намеком, понимаете? Как бы подтрунивал над ними над всеми. Но даже этого сигнала никто не понял. Только в своих блогах гадости про меня писали. А я ведь давал сигнал такой… Но и его не поняли. И не хотели понять. И вам, Катя, я советую — бросайте вы эту вашу политику, все бесполезно. Отсидите годик, второй вам простят — я лично позабочусь, вернетесь домой, выйдете замуж, заведете детей. И — если вдруг будете играть в бадминтон — у вас в деревне играют в бадминтон? — вспоминайте меня. Я хотел как лучше, честно…
Машина остановилась.
Пропел человек из невидимых колонок.
— Прощайте, Катя, — сказал человек. На его лице было отчаяние, словно это ему, а не Кате, садиться в тюрьму. Дверь автоматически открылась и Катя увидела, что машина-катафалк стоит во дворе ее дома. Ни слова не говоря она вышла из машины.
Придя домой и оставив пальто и сапожки в прихожей, Катя отправилась на кухню, где выгрузила свои покупки, а потом пошла в комнату, чтобы переодеться и погрузиться в книгу, посвященную особенностям юридической системы Временно Оккупированной Территории. К ее немалому удивлению прямо в центре комнаты обнаружился черный плоский телевизор с диаметром экрана 32 дюйма и пультом, аккуратно положенным на табуреточку перед ним. Которого там отродясь не было — ни Катя, ни предыдущий хозяин, как настоящие гадюкинцы телевизиров не держали: если по телевизору нет передачи «Служу Советскому Союзу!», «Сельский час» или «Ленинский университет миллионов», то зачем такое устройство держать дома? Катя однако, нисколько не колеблясь, пульт взяла и без труда обнаружила красную кнопку, которая и запустила черное плоское устройство, предсказанное художником Малевичем в знаменитой картине. Загорелся экран и на нем появилось плоское изображение какого-то лысоватого человечка. Человечек напряженно смотрел прямо на Катю.
— Здравствуй, Катя! — сказал плоский лысоватый человечек. — Ты, наверное, очень удивлена, но я Президент Российской Федерации Владимир Владимирович Путин.
Катя от неожиданности только открыла рот, да машинально одернула топик.
— Ты не пугайся, Катюша, — ласково сказал президент этой самой загадочной Российской Федерации (Катя про такую никогда не слышала — про СССР слышала, про Россию слышала, а про вот Федерацию — ни разу — впрочем, мелкие детали маразма, творившегося на Временно Оккупированной Территории ее, как уже отмечалось выше, волновали мало).
— Понимаешь, Катенька, я бы хотел тебе объяснить, что происходит. Никому не хочу объяснять — а тебе хочу. Потому что ты, Катюша, не какой-то там хипстер или москвич (это слово человек произнес с некоторой брезгливостью), ты ведь плоть от плоти из народа, из самого центра страны, из деревни Гадюкино. И хотя ты и связалась не с теми людьми, не в то время и не в том месте, но ты все равно наша, плоть и кровинушка.
Катя хотела что-то сказать, но так называемый президент сделал знак рукой, призывая ее молчать.
— Знаю, знаю, Катюша, наговорили тебе враги про меня многое — да ты не верь. Не за себя — за Родину душа болит, за Русь-матушку, вокруг которой враг на вражине и вражиной погоняет. Полячишки, грузины, румынцы, чухонцы — все только и думают, как бы нагадить, как бы чего украсть или отобрать у человека русского. А народ наш, Катя — это же дети сущие. Кто ему с три короба наобещает — за тем он и пойдет, хотя бы и к пропасти на край, да и шагнет с нее. Ну и какая тут может быть демократия — когда не успеешь и моргнуть, как будет в Кремле жулик какой сидеть и от страны враз ничего не останется. Был уже один, до сих пор оправиться не можем. И закона тут нет, Екатерина, в этой нашей стране закон — тайга, прокурор — медведь, а судья — волк. Вот и все наше русское право в этом — как юрист тебе скажу. Так что, нет, Катерина, только princeps legibus solutus est — и ничего больше этой стране не подходит.
«Император свободен от всех законов государства», автоматически перевела Катя, учившая латынь на факультативных занятиях в родной гадюкинской школе у добрейшего и милейшего сельского учителя Абрама Иосифовича Каца, хотя есть и другой перевод: «Нет законов для правителя».