— Вы можете называть меня Игорь Александрович, — сказал следователь. — А как называть вас?
Мужчина пожал плечами.
— Да мне все равно, если честно. Как вам удобнее, так и называйте, Игорь Александрович.
— То есть имя свое вы говорить отказываетесь?
— Не вижу надобности, — ответил мужчина. — Это просто не имеет никакого смысла. Если вам что-то нужно написать в ваши протоколы, то укажите, что отказываюсь.
— Хорошо, — сказал следователь, сделав запись на бланке допроса.
— А звать можете подозреваемым, — усмехнулся мужчина. — Очень хорошее слово.
— Дурака валяете? — спросил следователь, положив ручку. — Напрасно.
Он перебрал листочки в папке, вытащил аккуратно один.
— Итак, — начал он веско. — Некоторое время назад было отмечено, что происходит некая непонятная активность на рынке… — он помедлил, подбирая слова. — На рынке советских артефактов, скажем так. Кто-то скупает в больших количествах второстепенные рукописи, относящиеся к середине прошлого века — скупает, например, черновики у наследников совершенно забытых ныне писателей и поэтов. Скупает книги, художественные альбомы, ноты, письма. И вывозит их из страны.
— В этом есть какой-то криминал? — спросил мужчина. — Вывоз этих материалов осуществлялся незаконно? При покупке нарушалось уголовное законодательство? Были ли факты обмана продавцов со стороны покупателей?
— Нет, — сказал следователь. — Все, что скупалось и вывозилось, не имело никакой исторической, культурной или иной ценности — и это очень странно. Учитывая, что неведомые до поры до времени покупатели платили не просто щедро, а более чем щедро. При этом за бумаги каких-то третьестепенных писателей или поэтов.
— В чем тогда проблема? — поинтересовался мужчина.
— Проблема в том, что любая активность, смысл которой неясен, не может не вызывать у нас, то есть людей, отвечающих за безопасность государства, вопросы.
— Безопасность? — Мужчина снисходительно улыбнулся. — Какое отношение, даже при самом богатом воображении, может иметь рукопись писателя Мишанина о комсомольцах Днепростроя к безопасности современной Российской Федерации? Ну, есть какой чудак или чудаки, которые интересуются артефактами раннего и среднего СССР — вам-то что?
— Мы тоже очень любопытные люди, — сказал следователь. — И попробовали проследить пути этих материалов, тем более что вывоз идет в огромных количествах — на тонны. И тут оказывается удивительная вещь — скажем, борт из Москвы вылетает — и совсем непонятным образом никуда не прибывает. Поразительно, да?
— Путаница какая-то, — мужчина даже пренебрежительно махнул рукой. — Не на Луну же самолеты отправляются…
— Луна? — переспросил следователь. — К Луне, с вашего позволения, гражданин неизвестный, мы вернемся. А пока продолжим. Когда соответствующие службы стали выяснять, каким образом происходило оформление грузов здесь, на нашей стороне, обнаружились какие-то непонятные ЗАО, какие-то оффшоры, странные граждане без определенного места жительства, оформленные менеджерами и знать не знающие, чего они подписывали и за что они расписывались.
Мужчина слабо улыбнулся.
— Вы прямо про весь современный российский бизнес. Виолончелистов там не было?
Следователь сделал паузу, долго разглядывая сидящего напротив. Тот даже не обратил внимания на это, слабая улыбка так и застыла на его лице.
— Нам долго пришлось искать, кто за всем этим стоит, и все-таки это удалось. То есть выйти на вас — в момент, когда вы совершали сделку по приобретению бумаг из личного архива члена Союза Писателей СССР Григория Наседкина у его дочери, Марии Григорьевны.
— И какой в этом криминал? Григорий Наседкин, комсомольский поэт, погиб, сражаясь в рядах московского ополчения в 41-м. При жизни был напечатан один его сборник стихов, еще несколько стихов были опубликованы после войны, в сборниках поэтов-фронтовиков. Последний раз издавался в 1975 году, в книге «За Родину павшие поэты». Государственные архивы его личными бумагами не заинтересовались даже в советское время — поэтом комсомолец Гриша Наседкин был даже не второстепенным, а когда дочка пыталась продать бумаги через аукционные дома литфонда, никакого спроса это предложение не вызвало.
— И вдруг появляетесь вы и выкладываете за эти не представляющие никакой культурной ценности архивы изрядную сумму. При этом еще и в долларах, — вставил реплику следователь.
— И что? Строго говоря, путь у этих бумаг был на помойку. При этом совершенно в прямом смысле — Мария Григорьевна очень немолодая женщина, жить осталось ей совсем немного… Кстати, эти деньги ей очень пригодились для приобретения лекарств. Вы об этой стороне вопроса задумывались? Ей требуются очень дорогие препараты, а в России, точнее, в Российской Федерации сейчас капитализм.