Из письма Василия Недорезанюка.
«Я хочу вспомнить о небольшой группе советских граждан, сражавшихся в составе действующей американской армии. Наша пресса об этом не писала. Конечно, не от них зависел исход войны, но эти люди мужественно сражались рядом с американскими солдатами, гибли и проливали кровь во имя общей цели — Победы над нацистской Германией. Это советские военнопленные, работавшие в Сааре, бывшие узники лагерей, бежавшие из-под конвоя.
После освобождения американской армией около ста человек добровольно вступили в ее ряды и были зачислены в 180-й полк 45-й дивизии 7-й американской армии и прошли вместе с нею боевой путь от Рейна до Альп. Автор участник боев за Нюрнберг, Бамберг, Мюнхен, форсировал Дунай. Закончил войну рядовым минометной роты в г. Фюрстенфельдбруке. Из 100 человек в живых остались только 32. Многие затем погибли в сталинских лагерях в Сибири. А тогда со мной в американской армии воевали москвич Анатолий Киселев, Корнеев из Ленинграда, Станислав Ордынский из Бердичева, Василий Бибик из Кировоградской области, погибший у меня на глазах, Николай Гонте, который жив и по сей день. Может быть и ветераны-американцы помнят тех русских парней, с которыми вместе заканчивали войну.
А.Ш. И все-таки, как походил процесс проверки?
А.П. Я сам этим не занимался, но знаю, о чем спрашивали. После автобиографических данных записывался весь путь, который ты прошел в плену. Прежде всего, десятки вопросов такого рода: «Кого знаешь из тех, кто был полицаем в лагере, кто служил у Власова, либо там-то и там-то?»
Человек, который собственную проверку мог пройти за несколько часов, иногда на несколько недель застревал на фронтовом или армейском проверочном пункте, до тех пор, пока не вспомнит и перечислит всех тех, кто хоть в какой-то степени был замаран.
С точки зрения профессионализма, это, конечно, правильная работа. Человек еще находился в фильтрационно-пересыльном лагере на западной территории, а разработочка его здесь уже велась. Понимаете? И когда он являлся сюда, ему преподносили: «А родители ваши кто, и чем вы занимались до 17-го года?» На него уже целое дело.
При проверке офицеров личное дело заполнялось еще в американской или другой союзнической зоне. Как только попадали в свою зону, допустим, в Айзенах, или другой крупный лагерь в Тюрингии, офицеры чаще всего отправлялись в Бауцен, там проверочка носила более жесткий характер. Офицер проходил пару тройку, а то и больше серьезных допросов. Схема допроса та же: собственный путь, затем, кого знал, когда знал, где знал? Из этого лагеря в фильтрационный лагерь на своей территории. Предлагали снять погоны, сдать оружие. На человека, у которого что-то где-то было замарано, разработка уже была сделана и попадала в этот лагерь. Пока два-три месяца формировался транспорт из Бауцена на родину, искали тех, кто мог показать по поводу человека, на которого уже даны показания его товарищей по Бауцену.
Большинство пленных, у которых «задница была чистая», в советских лагерях не сидели. Тех, кто от и до пробыл в лагере, в Сибирь не отправляли. Достаточно было тех, кто служил в немецкой армии водовозами, водителями, на кухне, поварами — словом, на хозяйственных работах. А уж те, кто с оружием — извольте бриться: в Гулаг.
Проблема была и с теми, кто хоть раз бежал из немецкого плена и был вновь схвачен. Наши проверочные пункты от Парижского начиная и кончая сибирскими, к тем, кто совершил побег, относились более подозрительно. А все потому, что большинство наших чекистов были воспитаны на лубочных представлениях: раз бежал, но тебя поймали, то немцы должны повесить. Задавался вопрос: «Почему тебя не повесили?» В результате, тот, кто вкалывал добросовестно на немецком оборонном заводе, спокойно проходил проверку, а этот непокорный беглец мог загреметь, как человек подозрительный в ссылку, а то и лагерь лет на пять, в лучшем случае.
А иногда человека отпускали из лагеря домой, вместо того, чтобы еще два-три месяца разобраться и проверить. Зачем травмировать? Вот мой школьный товарищ Лева Бунатян был в плену. Прошел проверку, демобилизовали офицером, едет домой. Дал телеграмму: встречайте. А вдогонку ему какая-то бумага, и его с поезда уже в Тбилиси снимают. Родные чуть с ума не сошли, пока через несколько часов его не отпустили.