А.Ш. А чем завершилась эта ваша последняя четырехгодичная командировка? Почему вас отозвали?
А.П. Не меня отозвали, а я отозвался. До меня доходили слухи, что большие звезды хотят присобачить. В 63-м, в конце. Я вылетел в Москву и сказал: «Дорогие товарищи, хватит с меня. Я один раз ушел потому, что понял, что я перегорел. Сейчас, пока я еще не совсем перегорел, лучше будет, если я уйду. Я устал.
А.Ш. Вы могли уйти генералом, получить звезды — и в отставку?
А.П. Дали бы генерала — меня бы не отпустили. А я сознательно хотел уйти. Я уже многому не верил. Я ведь ушел в 56-м году. Думал навсегда. Я тогда сказал близкому человеку: «не гожусь». Мне ведь еще тогда хотели штаны с лампасами дать. Но в 62-м еще «оттепель» продолжалась. Помните, сначала эренбурговская книга, через несколько лет «Один день Ивана Денисовича»… Так что в начале что-то мелькнуло…
Но когда я оказался в том же кресле и в том же амплуа, я понял, что ничто не изменилось. Я не хочу изображать из себя борца. Нет. Перебегать я не хотел, но и участвовать в этих делах тоже. Понимаете, я с детства знал о своих корнях. А у дворян измена не в чести. Сколько мне не доказывай, но человек не помнящий родства — это не человек.
Мне было восемь лет, когда я первый раз открыл иллюстрированную летопись русско-японской войны, и мама показала — вот твой двоюродный дядя — капитан 1-го ранга Бухвостов, потомок Бухвостова, что при Петре служил в Преображенском полку. Это создает особое восприятие мира.
А.Ш. Ну, вот завершилась ваша служба, вы вернулись в Россию. Привычный для вас западный мир оставлен. Не было чувства опустошения?
А.П. Нет, чувства опустошения не было. Но было недовольство, что старый дуралей попался на провокацию и поверил, что Советская власть, может быть, изменится.
А.Ш. А после возвращения вы не активничали в парторганизации или ушли в сторону?
А.П. Вы что, идиотом меня считаете? Я не из тех ветеранов, что бьют себя в грудь и стараются занять какое-то место. Я в эти игры не играл никогда.
Не делайте меня героем. Я просто увидел, что вместо «оттепели» начались заморозки. И я отошел. Не хотел снегом задницу посыпать. Извините за выражение. Я не идиот. Когда я в 56-м вернулся и узнал все…Правда, еще в 46 узнал, что Пилляр, Шпигельглас расстреляны. А сейчас сидят Судоплатов и Эйтингон… Мне все стало ясно. Мое счастье, что я уцелел в 37-м. Я ручаюсь, что если бы большая часть таких, как я, уцелела бы в 37-м, они тоже в 46-м, 52-м и 53-м начали бы уходить. Понимаете, когда делают из нас подонков… Мы не были такими. Эти люди не типа, тех, что перебегали и выдавали себя за больших патриотов. Перебежчики умнее нас были, потому что через десятки лет после нас служить начали. И что, не понимали куда влезли? Но бегать, простите.
Венгрия в 56-м, Чехословакия в 68-м, Тбилиси в 89-м — это звенья одной цепи. На пустом месте ничего не возникает. Поэтому мы с женой после апрельских событий в Тбилиси пришли в ЦК и партбилеты вместе с наградами на стол швырнули.
А.Ш. Александр Петрович, попробуем сделать ужасное, но возможное допущение. 37-й год. Судьба играет человеком. Вас отзывают и вы попадаете на совершенно другую должность в карательные органы. Вам надо арестовывать людей, вам отдается приказ расстрелять… Что бы вы в то время делали?
А.П. Это исключено. Все-таки умные люди были. Столько затратить на мою подготовку, а на новую должность любой мясник подойдет.
А.Ш. Нет, вам все-таки предложили. В органах честные порядочные люди тоже нужны. Я уверен, что шли в органы и те, кто верил искренне, что они исполняют свой долг, среди них были порядочные люди.
А.П. Не знаю. Не ручаюсь, но, кажется на 80 процентов, не пошел бы. Если бы я знал в 37-38-м, что делается в нашем разведотделе, я не знаю, что бы я сделал… Я знал этих людей. Я смотрел на них снизу вверх. Не думайте, что у нас все мясники были. У нас же умные и хорошие люди были.
А.Ш. Но вы знали о том, что происходит в России в 37-38-м. Как вы на все это реагировали?
А.П. Я считал, что это немецкая пропаганда. Не верил. Когда я в газетах читал о расправе над Тухачевским, я не верил этому вначале. Как я мог поверить, что Пузицкий Анатолий Александрович, которого я до сих пор глубоко уважаю и люблю — предатель и враг народа?
А.Ш. Вернемся к мирной жизни. Знаю, что у вас дом, семья: жена, сын, дочь, внуки. Кстати, когда вы встретились со своей супругой.
А.П. Женился я в 45-м, моя жена Татьяна Кузминична была тогда старшим лейтенантом — командиром роты связистов при штабе оккупационных войск в Германии. Осенью 46-го мне было разрешено съездить в отпуск, и я впервые за 12 лет поехал на родину. Две недели был у родителей жены в Кемерово, а потом к родителям в Тбилиси. Мои родители вернулись в 45-м. Отец был назначен Председателем комитета по руководству сельскохозяйственными учебными центрами Грузии, а мать продолжила преподавание в университете. Квартиру дали другую. В 37-м в нашем доме было 6 семей, из них 5, кроме нашей, были репрессированы. Отец сказал, что не хотел бы туда. Там были его друзья. На кладбище жить не хотел.