Гражданская война кадрового испанского офицера научила мыться, и он был чистый. Но война открыла дорогу в армию десяткам, а то и сотням добровольцев. В советской России бывший вахмистр Буденный стал командующим армией, но вахмистром все же оставался. У Франко тоже, так как офицеров не хватало, кадровый унтер-офицер становился кабальеро, господином поручиком, господином капитаном и так далее.
Немцы вида особенно не подавали, что к друзьям-испанцам и друзьям-итальянцам относятся несколько свысока. Все хорошо, но нация неопределенная: сыры любит, а зубы чистить не любит.
А.Ш. А чем итальянцы не угодили?
А.П. Итальянцы? То, что итальянские танки горели. Т-1 — дерьмо, но итальянский «Фиат» — это вообще невообразимая вещь. Он ломался, горел, что только с ним не случалось. Броня 8 мм, какая к черту броня! Какой же это танк?
А.Ш. Но как же так получилось, что и у немцев плохие танки, и у итальянцев, советские танки лучше, а войну все равно проиграли?
А.П. «Воюют не числом, а уменьем». Я не буду говорить о политике, это вы и сами знаете. Но вот, если бы в 41-м г. советский командир взвода знал, что броня у немецкого танка Т-1 — 15 мм. и пробивается бронебойной пулей, и что брод глубиной 80 см. он не берет, то он бы через Припять не бежал, а на этом берегу сидел бы и ждал, когда этот танк в воду сунется и сам утонет. Да и пушка у немцев на вооружении образца 12-го года и дальше 8 км. не плюет, он бы на 20 км. не бежал. Но Ванька-взводный этого не знал. То же и в Испании.
А.Ш. Кого из советских офицеров, с которыми в то время вам довелось быть, вы помните?
А.П. Я вам называл Кривошеина, комбрига Павлова только видел. Вот майор Махура, под его непосредственным командованием я был. Потом этот человек попал в плен под Сталинградом, был командиром танковой бригады. Получил девять пулевых ранений: очередь прошла над башней. Был в Бухенвальде, вел себя мужественно. После войны, «Родина простила, а НКВД-сволочь нет», дали 10 лет: почему, мол, тебя немцы не расстреляли? В 54-м его освободили, а через несколько лет он умер в Ялте.
Мой близкий товарищ из младших офицеров с кем я служил — Николай Ковалев. Он кончил гражданский ВУЗ, кажется из Орла. Хороший был парень, но судьбы не знаю.
А.Ш. Каким было отношение к вам ваших новых товарищей, немецких офицеров? Имя Авенир — абсолютно не немецкое. Правда, они знали, что вы немец, но все-таки из России, к вашему языку, акценту?
А.П. Ну, во-первых, хотя я говорил, как говорят советские немцы: с явным швабским акцентом, проблем с языком у меня не было. А во-вторых, коллеги меня жалели и относились с симпатией как к человеку, который 20 лет с лишним вынужден был жить у черта в лапах.
Глава 4
Война. Пуля — дура. Танковые мифы.
Поляки, французы и особенности национального характера некоторых других народов.
Господин офицер — товарищ командир.
Кое-что об офицерской чести.
Пуфф.
О партизанах.
Сюрприз: Кузнецов-Зиберт?
Автор предупреждает, что его мнение может не совпадать с мнением господина штурмбаннфюрера.
А.Ш. Александр Петрович, вы принимали участие в боевых действиях. Рисковали своей жизнью в бою, но тем самым вы ставили под угрозу выполнение своего задания. Пуля, снаряд не разбирают, где свой, где чужой.
А.П. В этом и заключается проблема разведчика, оказавшегося в армии противника — своего не жалей в бою. Тут как хороший актер: входишь в образ, и внутреннее выражение образа начинает соответствовать его внешнему состоянию. Конечно, разведчик, который сидит в штабе противника, как ни странно, меньше рискует жизнью. Он почти застрахован от случайного снаряда, пули, тем более полученной, что обидно, от своих. А тот, кто оказывается в боевых частях и принимает участие в боях… У него выхода нет. Причем я как командир роты иду впереди роты. Командир батальона идет в середине, но все равно — стрелять надо. Это действительно неразрешимая проблема. И ставится на кон не только жизнь, но и все дело. Очень неприятно себя во время боев чувствовал. Там ведь не знают, кто в танке. Засадит какой-нибудь «шерман» — и нет тебя.
Первые «шерманы были плохие. А как поставили литой корпус и новую пушку — прекрасный танк. У «шермана» пушка лучше, чем у наших Т-34-85. Это мы охаяли его, раз американский. А «шерман» — во машина! Во-первых, литой корпус, во-вторых, броня 75-100 мм. Пушка 75 мм, но начальная скорость снаряда 905 м. в секунду. Пушка пробивала лоб «тигра», а советская — нет. В-третьих, мотор 370 лошадиных сил, а у нас был 500-сильный дизель, но в скорости «шерман уступал только три километра.