— Если так посмотреть, то сделано неплохо. Иероглифы вырезаны старательно. Просто они кривые и пересекаются…
Я не понимала тогда, к чему клонил Сатору. Позже я узнала, что такое написание было вызвано нарушением зрения, и меня удивило, что Сатору заметил это. Я подозревала, что мою сестру решили убрать из-за проблем со зрением, но записи были утеряны, и проверить я не могла.
Похоже, эти проблемы со зрением звали близорукостью или астигматизмом в старые дни. Люди носили из-за этого очки с особыми линзами. Это делало их зрение нормальным, и они могли жить без проблем.
— У меня была сестра, — я забрала зеркало у Сатору и подняла его. — Это доказательство.
— Убери это, — тихо сказал Сатору. — Будут проблемы, если тебя увидят.
— Саки, я понимаю твои чувства, — прошептала Мария, обвив руками мои плечи. — Но не вызывай еще больше проблем.
— Еще больше проблем? Я просто хочу знать правду, — возмутилась я. — Не только о своей сестре, но и о девушке из нашей команды. И, что важнее…
Х. Безликий юноша. Я любила его сильнее всех, но не могла вспомнить его лицо.
— Наш друг.
— Понимаю. Мне тоже непросто. У меня много воспоминаний о нем, но важных частей нет. Я, как и ты, хочу что-нибудь сделать. Но я переживаю больше за живых друзей.
— Не нужно переживать за меня.
— Я и не переживаю. Ты сильная, — сказала она.
— Я?
— Да. Тебе сложнее, чем остальным. Но ты терпишь это. Вряд ли многие люди способны терпеть эту боль.
— За кого ты меня принимаешь? — я стряхнула ее руку со своих плеч.
— Не пойми превратно. Я не говорю, что ты бессердечна. Наоборот, ты чувствительнее многих. Но ты можешь нести эту боль и печаль в себе и жить дальше.
Мой гнев утих, я увидела слезы в ее глазах.
— Мы не так сильны, как ты. Я всегда изображаю смелость, но первой убегаю, когда становится плохо… но есть тот, кто слабее меня или Сатору.
— Ты про Мамору? — спросил Сатору.
— Да. Мамору слишком добрый и ранимый. Он не придет в себя от предательства. Лишиться людей и мира, в который он верит… — Мария медленно обняла меня. — Мир полон того, что не стоит знать. Ты не думаешь, что порой правда — самая жестокая из всего? Не все могут ее вынести. Уверена, Мамору будет раздавлен, если ты продолжишь говорить с ним о пугающей правде.
Они молчали пару мгновений. Я вздохнула.
— Ладно.
— Правда?
— Обещаю, Мамору не услышит об этом, — я крепко обняла ее. — Но я не сдамся, пока не узнаю правду. Иначе… это будет терзать меня вечность.
Безликий юноша. Я не хотела забывать его. Будто его не было. Я верну воспоминания о нем любой ценой.
Мы обнялись и поцеловались втроем, успокоившись, набираясь сил от общества друг друга.
Мы вернулись к пристани у Вотервила. Обычно там было пусто, и ограда у воды делала это место идеальным для встреч. Мы привязали лодки, и голос окликнул сзади:
— У вас есть минутка?
Я обернулась и увидела на пристани мужчину и женщину средних лет. В Камису-66 было мало незнакомцев, но этих я ни разу не видела. Женщина была низкой и толстой, выглядела безобидно. Мужчина тоже был полным, тепло нам улыбался.
— Ты — Саки Ватанабэ, да? А вы — Мария Акизуки и Сатору Асахина? — сказал он.
— Да, — в смятении ответили мы.
— Не нервничайте. Мы просто хотим поговорить.
Нас уберут? Мы переглянулись, не зная, что делать.
— Эм… вы из Отдела образования? — смело спросил Сатору.
— Нет, мы работаем на твою бабушку, — женщина улыбнулась ему.
— Правда? — Сатору расслабился.
Что происходило? Я не слышала раньше о бабушке Сатору. Женщина увидела наше с Марией смятение и снова улыбнулась.
— Бабушка Сатору Асахины — Томико Асахина, глава Комитета этики.
2
Мы плыли в лодке с каютой без окон, как та, в которой меня доставили к Храму чистоты. Но в этот раз лодка плыла по нормальным каналам, не меняла направление, чтобы запутать нас. Я примерно понимала, где мы были.
Пристань была обычной. Это удивляло, ведь я думала, что нас заберут за барьер.
Я заметила ратушу и библиотеку, где работали мои родители, пока мы направлялись к узкому переулку, ведущему от главной улицы.
Комитет этики был в стороне от центра Хейринга. Выглядело место как обычный магазин, пока мы не прошли внутрь. Длинный коридор тянулся передо мной, и оказалось, что здание было довольно большим.
Мы попали в тихую комнату. Там горели благовония из сандала, свиток с пионами висел в нише.
Рядом с большим лакированным столом были три лиловые подушки, свет проникал в окна, закрытые бумагой. Мы осторожно опустились.