Таковы итоги боевых действий советской авиации менее чем за 50 дней воздушных сражений. Тем самым советские летчики отплатили за потери, понесенные в первые дни разбойничьего нападения гитлеровских воздушных пиратов на приграничные округа СССР.
Многим из нас довелось стать свидетелями этих замечательных успехов советской авиации. С какой радостью смотрели мы в то время в небо! Появление краснозвездных самолетов тогда уже перестало быть редкостью…
Однако теперь небо кишело самолетами, только, к сожалению, не нашими. И мы проклинали сложившуюся обстановку.
А позади оставались все новые и новые километры дорог отступления.
Сумерки окутали уже землю, когда наша батарея остановилась на северной окраине станицы Калинская. Она была забита обозами, тягачами и автомашинами, солдатами и беженцами. В тупиках улиц дымились полевые кухни. Мы с жадностью припадали запекшимися губами к мутной желтой воде, остатки которой сохранились в ближайшем колодце. Запах вареной свинины, исходивший из большого котла, щекотал ноздри. Повар Ваня Малашкевич время от времени подбрасывал в огонь сухие дрова. Председатель местного колхоза ничего не жалел для нас. Даже дал на дорогу двух больших поросят. Уговаривал взять еще теленка или корову… Наш хозяйственник, старшина батареи Назимов, от коровы отказался.
Командиры расчетов помогали окапывать орудия. Земля была твердой, глинистой, высохшей от длительной жары и отсутствия дождей. Мы работали без гимнастерок. Я чувствовал, как пот градом течет по моей спине. Закончив копать, мы принялись маскировать щиты и лафеты орудий, хотя ночь все равно укрыла бы их своим мраком. Тогда в любое время суток мы строго соблюдали маскировку. Наводчики сняли чехлы и протирали прицелы. Наш командир батареи во время отступления на каждом более или менее длительном привале соблюдал железное фронтовое правило: полная готовность батареи к бою. Сколько раз мы имели возможность убедиться в правильности этого принципа, хотя про себя частенько ругали командира: дело в том, что полная боевая готовность означала потерю многих драгоценных минут отдыха. Надо было окопать орудия, замаскировать их, выкопать ниши для ящиков со снарядами и подготовить укрытия для тракторов… Луна медленно заливала своим матовым светом наполненные шумом и гомоном людей узкие улицы станицы, раскидистые сады, церквушку, круглый купол которой торчал над крышами домов и верхушками самых высоких деревьев.
Постепенно гомон и шум утихли. Станица погрузилась в сон. Казалось, весь мир вокруг умолк и замер. Командир батареи вместе с политруком и командирами 1-го и 2-го взводов долго стояли на краю деревни, оживленно о чем-то разговаривая. Радист Андрей Жуков, пожилой уже человек, сидел недалеко от них и копался в полевой радиостанции. Сын Жукова, двенадцатилетний Ваня, милый живой мальчуган, крутился возле отца. Затем командиры взводов — младший лейтенант Шавтанадзе, молодой, высокий и худой грузин, и лейтенант Заривный, коренастый украинец сорока лет, родом из-под Киева, — приступили к проверке готовности огневых позиций отдельных расчетов. У нас все было в порядке, и Шавтанадзе разрешил нам идти на ужин.
— Ну, наконец-то наелись до отвала! Теперь бы только увидеть хороший сон, — пошутил Мухамед, укладываясь рядом со мной на ящиках со снарядами.
— Подумай о чем-нибудь приятном, может, и приснится, — заметил я, усталый и сонный.
Но эта ночь не была к нам особенно благосклонной.
Со стоном, напоминающим грохот лавины, в станице и около нее разорвалось несколько тяжелых снарядов. Замирающее эхо взрывов неслось над крышами домов и верхушками деревьев.
— Батарея, к бою! — раздалась в ночной тишине резкая команда.
— К бою! — словно эхо повторили команду командиры взводов.
— К бою! — кричали на бегу командиры расчетов.
Мы быстро вскочили. В то время мы спали не раздеваясь, даже не снимая сапог. Спустя несколько секунд мы с Мухамедом были уже у орудия, сбросили с него маскировку. Прозвучали слова команды. Коля Усиченко вращал ручку механизмов: дрогнул и наклонился ствол орудия. Звонко щелкнул замок.