В середине августа нам раздали боеприпасы, сухой паек и — шагом марш; направление — юг. Там, у подножия Бещадских гор, нас застал сентябрь 1939 года и… 14-я армия генерал-полковника Листа.
Так началась моя военная «романтика».
Увидел я тогда, как среди полей, у деревенских плетней, на холмах и в лесах погибали в бессильном отчаянии наши солдаты. Видел взбешенных от страха уланских коней, дышал дымом горящих хат. Никого не восхищали тогда серебряные паутинки бабьего лета, не очаровывали прекрасные дни ранней осени, когда гитлеровские тапки подминали мелкие окопы, в которых человеческие тела смешивались с землей и крошащимися камнями, а моторы тяжелых машин заглушали предсмертные стоны моих товарищей по оружию.
Немногих из нас спас близкий лес и окрашенные кровью воды Сапа. Отчаявшиеся, шли мы на восток. Через несколько дней пути я возвратился в родные места. По-прежнему шумел извилистый Збруч, только пограничных столбов уже не было на той и другой стороне реки. В села и города на Западном Буге вступили части Красной Армии. Приближалось время торжества справедливости.
Лампа коптила. Я подкрутил фитиль. В его слабом свете взгляд упал на стихотворение:
Меня охватывают тревожные мысли: неужели и впрямь мы держимся только остатками надежд? Двадцать два месяца спустя перед глазами снова встала кошмарная картина: железная лавина под прикрытием самолетов с черными крестами на крыльях движется дальше и дальше, оставляя за собой рыже-черные кирпичи разрушенных зданий, дымную гарь над полями и лесами…
Будет ли этому конец? Однако тут же в измученной голове возникают другие мысли. «Товарищи солдаты, ведь победа в наших руках, в нашем оружии. Придет, наверняка придет тот долгожданный час, когда красные знамена будут развеваться не только над советской землей», — вспомнились мне слова командира, сказанные несколько дней назад. Как же мы мечтали тогда, чтобы вернулись мирные дни, чтобы зазвенели детские голоса в стенах школ, а в руках снова зашелестели тетрадки, учебники…
Стук в окно прервал мои мысли и столь далекие еще от осуществления мечты. Спрятав книжку в карман, выхожу в ночную темень улицы. Ветер холодит вспотевший лоб, дождь смачивает волосы. Почти инстинктивно крепче сжимаю твердый ствол автомата.
Перед домом часовой. Стоит, всматриваясь в ночной мрак. Над окном, прижимаясь к стене хаты, по-прежнему дрожат веточки хилой березки. Ветер постепенно успокаивался, а теплый дождь продолжал моросить. Неподалеку, в огородах, слышен непрерывный собачий лай.
Где-то на северной стороне, осветив половину неба, вспыхнули ракеты. Слышится гул далеких выстрелов, а спустя мгновение темноту прорезают огненные вспышки.
Война и этой ночью дает о себе знать.
В течение многих, очень многих еще месяцев у меня из головы не выходили эти строчки. Они стали не только моей поддержкой. В свободное время я делился ими с моими товарищами по оружию, вместе с которыми шагал по фронтовым дорогам, ведущим нас к единой цели.
В ГОРАХ
Мы двигаемся все дальше на юг, подбираемся все ближе к горам. После ожесточенных оборонительных боев мы вынуждены были оставить старые плацдармы.
За спиной остались ровные долины и покатые предгорные возвышенности. Прямо перед нами четко вырисовывались остроконечные контуры Кавказских гор, упирающихся своими вершинами прямо в небо. Где-то сзади казацкие хутора и станицы. Дым, смешавшись с осенним ветром, уплывал на север, в глубокие горные ущелья.
На склонах гор, в предгорьях и долинах — всюду были войска. Гремели далекие и близкие выстрелы, рвались артиллерийские снаряды и мины. Земля глухо гудела.
Птицы, напуганные шумом и грохотом, кружили стаями, покидали свои гнезда, улетая на юг, в глубь лесов и гор.
Батарея стояла среди деревьев, спрятанная от вражеских самолетов. Можно было вздохнуть с облегчением. Влажный холодный воздух освежил уставшие легкие, вспотевшие лица. Широкие листья папоротника, уже тронутые желтизной осени, образовали мягкую постель, как бы специально приготовленную для уставших солдат.