— Люди из сил выбиваются, а вы глазеете. А ну помогайте таскать снопы! — приказал офицер, показав на разбросанные скирды. — И бросайте их вон туда, в болото…
— Есть таскать снопы! — радостно воскликнули мы с Казиком. Я снял с плеча ботинки, бросил их под ближайший куст, и мы побежали.
Из крупных колосьев сыпались на землю сухие тяжелые зерна. Мы по примеру других начали топтать солому ногами. Вокруг кипела лихорадочная работа. Люди трудились молча, без лишних слов, разговоров, команд…
Вместе с солдатами я таскал длинные, налитые тяжелым зерном снопы пшеницы. С грустью вдавливал я их в грязь.
«В родной деревне после уборки урожая собирали даже отдельные колоски со стерни, а здесь…» — думал я, глядя, как растет полоса белой соломы шириною в несколько метров. А солдаты продолжали подносить снопы, втаптывать их сапогами в болото.
— Сердце разрывается на части при виде этой картины. Не могу больше смотреть! — Обросший солдат вытер грязной рукой потный лоб. Прядь седых волос торчала из-под его выгоревшей пилотки.
— Есть приказ ничего не оставлять врагу, а вас, сержант Сорокин, мучают какие-то угрызения совести, — вмешался стоявший рядом солдат. Пушок покрывал его продолговатое молодое лицо. «Мой ровесник», — подумал я.
— Ах, приказ, ну тогда понятно, — седоватый сержант, которого назвали Сорокиным, беспомощно развел большими, как лопаты, руками. — А детей, женщин и стариков оставлять на произвол врага — разве есть такой приказ? Ну скажи, Коля, ответь мне… Хороший ты наводчик, и ценю я тебя за это, но ты еще совсем ребенок, мало чему тебя эта война научила…
— Сержант! Может быть, уже хватит таскать солому? — услышали мы вдруг сзади чей-то приятный голос. Сорокин обернулся и, приложив руку к пилотке, радостно воскликнул:
— Товарищ командир, вполне достаточно, пройдут, как по мосту!
— Тогда показывай дорогу машинам! — Офицер поднял вверх правую руку и несколько раз помахал ею над головой.
Находившиеся на том берегу солдаты бросились к тракторам. Взревели моторы, и «Сталинцы» с лязгом двинулись вниз к реке, таща за собой длинностволые орудия.
Толстый слой снопов исчез под тяжелыми стальными гусеницами в грязном месиве. Водители вели тягачи медленно, осторожно, следя за движением рук сержанта Сорокина. Артиллеристы придерживали орудия за колеса и стволы.
Вскоре все тракторы и несколько запряженных лошадьми обозных подвод поднялись по склону ложбины. Здесь их ждал командир батареи. Мы с Казиком подошли поближе к орудиям. Я с любопытством разглядывал их с такого близкого расстояния. Сам я немного разбирался в артиллерийской технике и в задачах артиллеристов, поскольку два моих старших брата — Владек и Михал — служили в 11-м легком артиллерийском полку. Я запомнил многие детали из их рассказов о полной приключений, как мне в то время казалось, солдатской жизни.
— Какой это калибр? — спросил я проходившего мимо сержанта Сорокина. Я задал этот вопрос, чтобы как-то начать разговор.
— А что, нравятся? Это 76-миллиметровые. Пушечки — как девушки… Хороши издалека, а еще лучше вблизи. Ох, не любят их фашисты. А мы шпарим из них по фрицам с первых дней войны, от самой границы. Немало поколесили. — Он внимательно посмотрел на нас и спросил: — А вы, ребята, откуда? Не получили еще назначения?
— Да из самого Баку. Идем и ищем, кто бы нас приютил у себя, да что-то нет желающих, — сказал Казик и протянул портсигар с папиросами.
— Нет желающих, говоришь? Посмотрим! — Сержант глубоко затянулся, затем еще раз и, уходя, бросил на ходу: — Подождите меня здесь, поговорю с кем надо. Из моего расчета двоих вчера похоронили…
Батарея разворачивалась к бою. Офицеры указали огневые позиции, и артиллеристы начали окапывать орудия и маскировать их соломой и травой. Тракторы отошли назад и остановились между скирдами. Из обозных подвод остались лишь две, а остальные уехали в направлении Ростова.
— Эх, разрешили бы повоевать с этими пушечками!.. Такого бы шуму наделали среди гитлеровцев! — загорелся я, обращаясь к Казику.
— Да, хорошо бы!.. И вместе с советскими войсками вернуться в наши родные края, где люди ждут освобождения от неволи, — мечтательно продолжал он, 76-миллиметровые пушки грозно смотрели своими жерлами на далекий западный горизонт. Оттуда ждали появления противника. Оттуда доносились нарастающие раскаты артиллерийской канонады. Мне вспомнились первые дни сентября 1939 года и гитлеровские пушки. Тогда они не маскируясь, с открытых позиций, прямой наводкой обрушивали смертоносные снаряды на наши неглубокие окопы, тянувшиеся вдоль реки Сан.