И тут налетела фашистская авиация. Посыпались бомбы. Осколками тяжело ранило Чистякова. Досталось и Петру: сразу несколько осколков впилось в правое предплечье, а один пробил кисть левой руки.
Едва самолеты улетели, Трайнин, как мог, перевязал кусками разорванной нательной рубахи себя и Чистякова. Но что делать дальше? Башнер сам идти не в состоянии. А нести его Петр не может, обе руки онемели, стали словно бы чужие.
— Оставьте меня, товарищ старший сержант, — попросил Чистяков. — Уходите, пока не поздно. А то фашисты того и гляди в контратаку перейдут.
— А ты? Нет, Виктор, я так не могу, — произнес Трайнин. — Я тебя не оставлю. Надо что-то придумать... — Помолчал. — Снимай-ка поясной ремень. Да, да, снимай, у тебя руки работают. Снял? Теперь делай петлю с двумя узлами... Так. Просовывай в петлю обе руки...
— Ну зачем же так-то, — догадавшись, что задумал механик-водитель, слабо возразил башнер. — Я бы и сам мог за шею держаться. Руки-то у меня целы...
— Руки-то целы, верно, — согласился Петр. — Только крови ты много потерял, Витек. А ну, как потеряешь сознание да свалишься? Что я буду тогда с тобой делать? А так будет надежнее... Ну-ка сядь да руки свои вперед вытяни. Вот так...
И Трайнин, будто надевая на шею хомут, просунул голову между связанными руками башнера. С трудом поднялся и зашагал к деревне. К батальону. На его спине тихо постанывал Виктор Чистяков...
— Так как наши дела, герой? — начальник отделения госпиталя присел на койку Трайнина, взял поданный сестрой температурный лист, мельком взглянул на последние записи. — Ого! Да наши дела все лучше! Температура уже спала. — Участливо спросил: — Ну а как плечо? Ноет?
— Да уже почти нет, — ответил Петр. — Разве что иногда, к перемене погоды... И левая рука в норме... — Попросил, умоляюще глядя на начальника отделения: — Вы бы выписали меня, а, доктор? Ну что я здесь, уже здоровый мужик, прохлаждаюсь! Товарищи мои воюют, а я...
— Уже не ноет, говорите... — переспросил начальник отделения, как показалось Петру, намеренно пропустив мимо ушей его просьбу о выписке. — Что ж, это очень хорошо... — Начал ощупывать поверх повязки плечо Трайнина, изредка сдавливая его своими цепкими и умелыми пальцами. При этом, пристально вглядываясь в лицо, коротко спрашивал: — А здесь?.. А тут?..
— Да нет же, нет, доктор! — Плечо при сдавливании кололо раскаленными иголками, но Петр терпел. — Говорю же, все прошло...
— Все, да не все, — качнул коротко остриженной, с большими залысинами головой начальник отделения. — И не обманывайте меня, танкист, я ж по глазам вижу. Ишь, выписать... Да вам еще лечиться и лечиться. И потом... С такими-то руками и — за танковые рычаги. Боюсь, любезный вы мой...
— Я из боя не выйду, доктор! — перебил его тихо, но твердо Петр. Повторил: — Не выйду, слышите! И не вздумайте меня по выписке куда-нибудь в пехоту сунуть! Только назад, в танкисты! — И, чувствуя, что разговаривая таким тоном с начальником отделения, он явно перегибает палку, заверил уже просительно: — Я разработаю руки, доктор, ей-ей разработаю! Да они у меня уже...
— Верьте, ему, доктор, — вмешался в их разговор пожилой красноармеец-артиллерист с соседней, справа от Петра, койки. — Этот и в самом деле разработает. Эвон, все паровое отопление скоро нам попортит. Чуть что, давай трубы на себя тянуть или у койки отжиматься. На глазах — слезы, а не прекращает. Упорный!
— А соседей по палате так и вовсе на креслах-качалках закачал, — подсказала начальнику отделения мед сестра. — Сколько раз видела: поставит два по обе стороны своей койки, посадит в каждое кого-нибудь да качает сидя... — Запнулась, покраснела, поймав на себе недовольный взгляд Трайнина.
— Вот даже как! — уважительно посмотрел на Петра начальник отделения. — Ну-ну... Оно и то, не захочешь сам себе помочь, так и медицина спасует. — Посоветовал: — Только вы того, особо-то не увлекайтесь, старшина.
— Не старшина, а старший сержант, — счел нужным поправить его Трайнин.
— Ну уж это-то, положим, мне лучше знать! — с притворным недовольством нахмурил брови начальник отделения. — Правильно, к нам поступили старшим сержантом. А теперь... Нате-ка вот, почитайте...
Он достал из кармана своего халата свернутую вчетверо газету и узкую полоску бумаги. Газету оставил у себя, а листочки протянул Трайнину. Петр вчитался в машинописные строчки. Это была выписка из приказа по 6-й танковой бригаде о присвоении старшему сержанту Трайнину П. А. очередного воинского звания старшина.