На первую страду он поставил Керима подручным у Дегтярева. Решил: пусть пообкатается в полевых условиях, привыкнет к своему необычному положению. Ивана же предупредил: следи, но не будь нянькой. Не выполните норму, не беда, других попросим поднажать. У тебя же главное — Керим, его будущее.
Тогда Керим Иманов показал себя молодцом. Теперь Петр намеревался предоставить ему полную самостоятельность. Конечно, под бдительным надзором разъездного механика.
С удовольствием наблюдал Петр и за Степаном Бирюковым. Какой удалец из него вышел! Горит на работе парень! Что ни смена — две, а то и три нормы вырабатывает.
К тому же Степан оказался весельчаком. Дело сделает, мотор заглушит и, не сняв спецовки, за баян, которым его премировали весной. Растянет меха, и усталые лица у трактористов начинают светлеть.
А Иван Кадомцев? На этого паренька Петр обратил внимание с первых дней своего назначения главным механиком. Уж больно вялым, каким-то ушедшим в себя показался он ему. Порасспросил людей. И узнал такую историю.
В начале 1945 года Ивану исполнилось восемнадцать лет. Впечатлительный, горячий юноша рвался на фронт. Но каждый раз не проходил медицинской комиссии.
Пришлось пойти на курсы механизаторов, хотя, по словам самого же Ивана, эта профессия не очень-то его интересовала. Душа юноши жаждала подвига. И подвига именно там, на огненной линии.
На Золотую Звезду Петра Иван смотрел восторженно и одновременно с болезненным чувством неудачника. Ведь ему-то так и не удалось попасть туда, где люди становились героями!
Трайнин не раз разговаривал с Кадомцевым. Рассказывал ему о наиболее памятных боях, о друзьях-товарищах, с которыми шел по дорогам войны. Заканчивал всякий раз словами о том, что у воинской доблести, как и у трудового подвига, — одна основа. Это беззаветная любовь к Родине. Внушал парню, что конкретные дела, добросовестная работа тоже стоят немалого.
Постепенно стал замечать, что Кадомцев словно бы оживает. Взгляд посветлел, к работе начал относиться с большим старанием. Вскоре об Иване заговорили как о лучшем трактористе совхоза. Особенно после того, как он перекрыл сменную выработку самого Бирюкова!
Наступила уборочная страда. Комбайнеров не хватало. Петр предложил Ивану встать за штурвал комбайна. Тот подумал, согласился. И не только сам принялся осваивать смежную специальность, но привлек к этому делу своих друзей — Раима Расулова, Урала Маматкулова, Кады Туйгиева и других. Вскоре эти ребята объединились в отдельную бригаду, комсомольско-молодежную. И трудились по- комсомольски. Самые высокие намолоты были в бригаде Кадомцева.
Так росли люди. А вместе с ними и он, Петр Трайнин.
Еще с тех пор, когда Петр Трайнин перебрался на новое место жительства, его удивляло: ну какой такой шутник дал совхозу название «Галляарал»? Ведь в переводе с узбекского оно означает — «Море зерна». А какое же это «море», когда даже в самые урожайные годы на здешних богарах удавалось собирать всего лишь по 8—10 центнеров зерна с гектара?
Но наступил 1947 год, и Петр по-своему оценил мудрость того человека, который дал совхозу такое название.
Поистине хлебное море заколыхалось в тот год в долинах окрестных гор.
Виды на урожай были прекрасными. И они полностью оправдались. С пяти тысяч из восемнадцати в 1947 году собрали по 25 центнеров зерна с каждого гектара! А на пятистах, отведенных весной под опытные поля, получили урожай и того щедрее — 31,6 центнера.
Для здешних мест урожай невиданный!
Приближались первомайские праздники 1948 года. И вот наконец Петру Трайнину сообщили новость, в которую он не сразу поверил. Первым поздравил его с радостным событием парторг совхоза Федор Иванович Ломов. Примчался вечером на автомобиле в поле, бросился к вышедшему из вагончика Петру, облапил ого:
— Ну, Петр Афанасьевич, пляши! Пляши, танкист!
— Это с какой радости? — удивился Трайнин.