И бывает же такое — угадал! Знать, вещее сердце было у старшего сержанта Николая Обухана! Вначале, потеряв до полусотни танков, гитлеровцы вынуждены были оставить Крюково. Затем конники и танкисты 20-й горнокавалерийской дивизии участвовали в освобождении населенных пунктов Каменка, Снопово.
Кстати, в Каменке Петр Трайнин и увидел одно из тех сверхмощных орудий, из которых фашисты намеревались обстреливать Москву. Специально остановил танк, вылез, подошел к железнодорожной платформе, где, скособочась, стояло это чудовище, с минуту молча разглядывал неимоверных размеров жерло орудия. Потом вернулся к танку, крикнул высунувшемуся по пояс из люка Обухану:
— А ведь, небось, из самой Германии эту дуру везли, как, командир? Запугать надеялись. А оно, глядишь, и не вышло...
И уже в танке, запуская мотор, мстительно повторил:
— Не вышло!
В районе деревень Новики и Снопово, отбивая психическую атаку пьяных гитлеровцев, 27-й бронетанковый дивизион, как, впрочем, и 20-я горнокавалерийская дивизии в целом, понес значительные потери. Получил тяжелое ранение комдив полковник Ставенков, геройски погиб и комиссар дивизии старший батальонный комиссар Гавриш. Не стало и галляаральца Степана Дерова — танк, в экипаже которого находился Степан, сгорел во время контратаки...
Петр Трайнин тяжело переживал гибель друга. И хотя знал, что война без потерь не бывает, но лишиться товарища, с которым еще в мирное время съел не один пуд соли, — это не укладывалось в сознании. И росла, копилась в душе жгучая ненависть к врагу. Петр рвался в бой. Но... После потерь, понесенных дивизией у Снопово и Новики, ее вывели в резерв в район населенного пункта Дурыкино. Для отдыха и пополнения.
Здесь, у Дурыкино, Трайнина и нашло первое письмо из дома. Прежде чем начать читать, взглянул на штемпели: письмо искало его ровно два месяца!
Вести, которые сообщала жена, были невеселые. Из двухсот механизаторов, работавших в совхозе до войны, сейчас осталась едва ли треть. Да и те — демобилизованные после ранений инвалиды. У кого нет руки, у кого ноги, глаза...
«Сейчас, Петенька, основная рабочая сила в совхозе — это женщины да ученики старших классов, — писала дальше жена. — Ты, поди, помнишь, двух подружек, двух Катюш — Ионину и Гомер? Так вот, теперь они у нас лучшие трактористки! Представляешь, по две нормы за смену вырабатывают! А нормы-то — мужские, скидок на молодость да девичество нету...
Пошел работать в совхоз и наш Ленька, да и меньшие помогают, как могут...»
Зачитавшись, и не услышал, как сзади подошел старший сержант Обухан. Увидел в руках у Петра исписанный неровными строчками листок, поинтересовался:
— От жены?
— От нее... — хмурясь, кивнул головой Трайнин.
— Чего пишет?
— Да хорошего мало. Бьются там, как рыба об лед. Детишки вон за трактора сели... — Не удержался, выпустил из себя вопрос-стон: — Ну когда, когда снова-то в бой?! Неужто ж будем и еще так-то — портянки сушить?! Бить, бить эту фашистскую сволочь надо, гнать без остановки! А то пока мы здесь чухаемся, девчушки, что вместо нас на тракторы поседали, в старух молодых от сорванности-то превратятся!
— Это уж верно, несладко нашим женам да детям в тылу приходится, — задумчиво согласился командир танка. — Мои вон тоже пишут... Ну, а насчет сушки портянок... Я ведь не генерал, Петро, и даже не командир дивизиона. Когда снова пойдем вперед — не знаю. Но и со своей колокольни глядя, скажу: скоро! Эвон, фашист не шебуршится, даже не контратакует в последние дни. В чем причина? Да в том, что не до этого ему сейчас, вконец он выдохся. А коль выдохся, то... Ты ж тоже уже какой-никакой фронтовой опыт имеешь, соображай...
Замолчал. Но не уходил. Переминался около Петра с ноги на ногу. И едва тот посмотрел на него, как-то слишком уж поспешно отвел глаза. Трайнин почувствовал, что у Обухана что-то еще есть к нему, с чем, собственно, он и подошел, да вот сказать сразу не решается. А если не решается...
Попросил глухо, с трудом расцепляя враз пересохшие губы:
— Ты уж говори, командир, с чем пришел, не тяни. Ведь вижу же...
— Да тут, понимаешь ли, Петро, какое дело... Словом, дружка твоего поранило... Часом назад, слышал, фашист несколько снарядов из дальнобойной по Дурыкину положил? Ну вот... Дружок-то твой, Макаров, как раз под один из них и угодил. В госпиталь отправили... Говорят, тяжело...