Он услышал, как я подошла, но не повернулся и не поздоровался. Только вздохнул и сказал:
– Знаешь, Ольга, какое я открытие сейчас сделал?
– Знаю, – ответила я.
Григорий Абрамович посмотрел на меня растерянно и как-то удивленно. Он явно рассчитывал на прямо противоположный ответ.
– Чем дольше смотришь на воду, подумали вы перед моим приходом, – сказала я, – тем сильнее хочется туда нырнуть…
Он улыбнулся.
– Постоянно забываю, что ты психолог по профессии, – сказал Григорий Абрамович. – Почти так я и подумал, когда твои шаги услыхал.
– Я это знаю, – ответила я. – Людям так часто приходят в голову одинаковые мысли, когда они подолгу смотрят на воду…
– Наверное, не только на воду… – туманно произнес Григорий Абрамович. – Нас с Костей Чугунковым тоже одна и та же мысль посетила, хотя смотрели мы в твое личное дело…
«Что такое? – забеспокоилась я. – Личное дело мое Чугунков изучал? Зачем это мною наша ведомственная контрразведка интересуется?..»
Но я не успела даже предположить ничего, как вдруг до меня дошло, что Грэг просто дурачил меня сейчас, разыгрывая простачка, который не слышал ничего ни о коллективном бессознательном, ни об архетипических символах, из которых «погружение в воду» – самый распространенный и наиболее легкий для восприятия, а потому и наиболее известный… Погружение в воду символизирует погружение в глубину собственного бессознательного, в царство безграничной, неконтролируемой свободы, одновременно манящей и пугающей… Хорош Грэг! Я чуть было объяснять все это ему не принялась, дурочка… Да, но мое личное дело! Зачем оно понадобилось контрразведке?..
Я немного разозлилась на Григория Абрамовича и попыталась даже слегка похамить.
– Мне кажутся странными ваши, Григорий Абрамович, тесные контакты с руководителем полулегального подразделения, непонятно зачем введенного недавно в наших структурах… Или вы в традициях своего тезки – и нашим, и вашим? Лучше тогда признайтесь честно, что вы агент Чугункова.
Любой реакции со стороны Григория Абрамовича я ожидала, но только не той, какая последовала. Он рассмеялся и сказал:
– А все же не зря мы тебя с Чугунковым выбрали, – сказал он. – Ты вынуждаешь меня признаться – да, я работаю в контрразведке. Давно работаю, а с Чугунковым мы вообще тысячу лет дружим. Я не агент Чугункова. Слово-то какое-то оскорбительное подобрала – агент! Агенты – это у ФСБ. Я – подполковник МЧС и служу там, где считаю для себя возможным.
Он тронул меня за плечо и кивнул на лавочку у самой воды:
– Пойдем присядем на бережку и поговорим откровенно.
Как ни была я растерянна от его признания, я не могла не восхититься тем, как Григорий Абрамович легко переиграл меня в диалоге. Мне-то показалось, что я с первой фразы перехватила инициативу и теперь буду управлять разговором. А Григорий Абрамович спокойно дал мне заглотить легкую наживку, а потом хладнокровно начал выстраивать нужный ему план разговора.
«Эх ты, психолог! – сказала я самой себе, и в памяти неожиданно всплыла полузабытая строчка – «Учились бы, на старших глядя».
– Ты знаешь, какой из законов Кодекса спасателей появился первым? – спросил меня Григорий Абрамович. – Конечно, не знаешь. Об этом помнят теперь человек пять во всей нашей структуре – Чугунков, сам министр, Коля Питерский – это который Ленинградским управлением руководит, потом главбух министерский Леночка Крупнова, ну и я, конечно, тоже помню…
Я заметила, что, называя министерского главного бухгалтера Елену Вениаминовну Крупнову Леночкой, Григорий Абрамович слегка смутился, и поняла, что под внешним спокойствием и невозмутимостью нашего Грэга кроются бурные страсти в прошлом, которые до конца не улеглись и по сей день… Впрочем, у меня самой-то все улеглось после моего расставания с Сергеем?..
– Больше-то, наверное, никого не осталось из тех, кто службу спасения организовывал, из первых спасателей… Хороших ребят много было, но ведь каждый лез в самое пекло… Это после их смертей рождались новые законы нашего кодекса. Они не из головы придуманы, за каждой строчкой несколько жизней стоят…
Он вздохнул.
– Так вот, первым был не закон даже, а главный принцип нашей организации: «Беда главнее командира» или в другом варианте – «Служу не родине и не присяге, а человеку в беде». Когда вопрос встал об организационном принципе построения нашей структуры, я был категорически против единоначалия и централизма… Я должен быть самостоятельным, не ждать приказов и распоряжений, а сам принимать решения. Кому, как не мне, прямо на месте происшествия, лучше знать ситуацию и понимать, что необходимо сделать? Нами руководило горячее желание не быть похожими на уже существующие структуры – с их жесткой иерархией, с их душевной тупостью, культом приказа и представлением о людях, как о неодушевленной, нечувствительной материи. И нам удалось создать такую организацию.