Анатолий Гордиенко
Из огня да в полымя
Девятое мая. Накрапывает дождь. С утра гремит музыка в школе, что на нашей улице. Вот и у Дома офицеров запели медные трубы. Народ — и стар и млад — потянулся в центр города. Собрался и я. Как обычно, иду к Неизвестному Солдату. По дороге размышляю, кого встречу у Дома офицеров, у Вечного огня. Мысленно вернулся к утреннему телефонному звонку.
— Это Мария Васильевна Бультякова. Поздравляю вас…
Голос необычный, взволнованный, прерывистый.
— Не вы, а я вас должен поздравлять. Вы бывшая подпольщица, вы, как никто другой…
— Ой, спасибо, — перебила меня Мария Васильевна. — Только не привыкла я к поздравлениям. Забыта я. Никто не вспоминает. Никто. Ни открытки поздравительной, ни приглашения на собрание ветеранов, ни цветочка аленького. Давненько и вы не заходили. Болею вот. Помру и всю горькую правду унесу с собой. Хочу побеседовать. Хочу вам отдать кое-какие записи мои, копии документов, переписку с Куприяновым и Андроповым. Придёте?
— Хоть завтра. Я совершенно свободный человек — на пенсию вышел.
— Завтра? Приходите завтра. Буду ждать.
В большой квартире — большая семья: дочь, внучка, правнуки. Детский смех, громкая музыка. В комнатке Марии Васильевны на широком подоконнике дремлет огромный белый кот. Мой приход ему навряд ли нравится. Мария Васильевна не знает, куда меня посадить. Она явно волнуется, речь ее тороплива, сбивчива, а лицо по-прежнему хранит следы былой красоты. Вот только руки… Темные, толстые вены проступили так отчётливо, как это бывает у крестьян. Натрудились руки славной Марии Васильевны за восемь десятков лет непростой жизни. И сегодня она опора в доме. Обед приготовит и правнуков в школу отправит и встретит, накормит. Барсику молочка свежего в чистую мисочку нальет — он ее любит пуще всех жильцов.
Скромная узкая кровать. Над кроватью на цветной салфетке приколоты ордена и медали. У окна — столик. В его ящиках — письма, папки с грамотами. Грамот я насчитал более двадцати. Там же, в столе, большой черный кожаный довоенный портфель о двух замках. В нем — все главное: фотографии, документы.
— Вот самый главный, — вздохнув, подает мне Мария Васильевна изрядно потрепанный лист. — Это копия, а оригинал не так давно в наш краеведческий музей забрали. Зачем он им понадобился? Надо, говорят, для истории. Неужто надо, спросила я молодую девушку, сотрудницу музея. Надо, говорит, чтобы люди знали, какое бесправие творилось…
Уголовное дело по обвинению Мосиной Марии Васильевны, 1923 года рождения, уроженки д. Ерши Кондопожского района Карельской АССР, пересмотрено в порядке надзора Военным трибуналом Северного военного округа 25 декабря 1954 года. Приговор военного трибунала войск МГБ КФССР от 22 марта 1952 года в отношении Мосиной М. В. отменен, и дело о ней на основании п. 5 ст. 4 УПК РСФСР, т. е. за отсутствием в ее действиях состава преступления в уголовном порядке, производством прекращено.
И. о. председателя военного трибунала
Северного военного округа
полковник юстиции
Абрамычев
Вкладывает в папку этот памятный листок Мария Васильевна, а руки никак ее не слушаются. И словечка не может вымолвить — на глазах слезы, губы дрожат. Дабы как-то переключить разговор, беру со стола старые, на фирменном картоне царского времени, фотографии. Бородатый крепкий мужчина в черном сюртуке и сапогах сидит, а рядом, положив руку на его левое плечо, стоит красивая молодая женщина в сарафане.
— Это мои родители, — едва справившись с собой, говорит Мария Васильевна. — Отец Василий Иванович и матушка Анна Михайловна. Крестьяне потомственные, труженики вечные. Кулаками их объявили. Корова да лошадь — вот и кулаки. А то, что в семье шестеро детей, в расчет не брали.
Жили мы в деревеньке Ерши, это в сторону Тивдии, может, слыхали про каменные разработки? Тивдийский мрамор добывали, шел он для украшения Петербурга, для Исаакиевского собора.
Тридцать крепких изб стояло в Ершах. Не много, но и не мало. Истинно карельское село. Все по-карельски у нас говорили. Дом моего деда сгорел. Тогда отец в Питер подался, русскому языку научился, был вначале мальчиком на посылках. Потом плотничал. Денег заработал, вернулся в Ерши, дом хороший поставил с братьями.