С Марией Артемьевой мне связаться не удалось. Наверное, ее фамилия сейчас другая, как и у всех вас — девушек. Ей ведь тогда тоже было не больше двадцати.
Мой привет и поздравления с 50-летием Октября Вашим молодым людям. Я от всей души желаю им счастливой безоблачной жизни.
Уважающий Вас Г. Куприянов».
«Уважаемая Мария Васильевна! Ваша фотография отправлена в Москву. Очень прошу Вас, сообщите, что случилось с Павлом Удальцовым, подпольщиком. Мне прислали телеграмму, что он умер. Правда ли это? Не хочется верить.
С уважением Г. Куприянов.
7.08.67».
«Уважаемая Мария Васильевна!
Получил Ваше письмо. Большое спасибо за сообщение о Павле Ивановиче Удальцове. Мне очень жаль его. Это был умный и мужественный человек, подлинный коммунист. И если бы в Карелии по-партийному относились к бывшим подпольщикам, то он давно бы уж работал на большой партийной работе и не чувствовал бы этого постоянного унизительного морально гнета подозрения, ничем не оправданного и вредного для дела партии и страны.
Он долго сидел у меня в гостинице перед моим отъездом из Петрозаводска и высказал всё, что наболело, сказав на прощание, что „вот теперь как-то легче стало“.
Рад за Вашу дочь!
От всего сердца поздравляю ее и желаю большого человеческого счастья.
Надеюсь, что им и их детям не придется переживать всех ужасов нашего времени.
Мы, наше поколение, сделали всё, что могли, чтобы жизнь наших детей и внуков была счастливой и небо над их головами всегда было чистым. А Вы не горюйте, что дочь рано выходит замуж. Ведь все равно это должно было случиться.
Спасибо ей и Вам за то, что выполнили мою просьбу. Если знаете адреса Насоновой, Артемьевой и других подпольщиц, то очень прошу Вас, черкните мне.
В Москве, если моя статья будет опубликована, то Ваша фамилия будет напечатана, несмотря ни на что.
Ведь кой-кто очень хотел бы, чтобы я не появлялся в Петрозаводске и чтобы моя фамилия не появлялась в печати. И кой-кто из самодуров делает всё, чтобы продолжать клеветать на меня. Но самодуры приходят и уходят, а народ остается. И тот, кто жил и работал для народа, для его блага, того не облить грязью и не запугать никакими самодурами. Есть закон страны, устав партии, моральный кодекс строителей коммунизма, и они защитят любого из нас от пакостей любого полицейского самодура. Мой бывший друг П. С. Прокконен и еще два-три человека из кожи лезут вон, чтобы продолжать клевету. Но кроме мелких пакостей им ничего уже не сделать. Я еще хотел спросить Вас: говорят, до войны Иван Ильич Сенькин работал в Ругозерском райкоме. Если работал, то Вы должны были знать его еще до войны по Ругозеру. Одна из Ваших фотографий осталась у меня на память, и я посылаю Вам за это свою фотографию.
С уважением Г. Куприянов
20/XII-67 г.»
Здесь, в этом месте, я хотел бы привести еще одно важное письмо, но другого человека. Дело в том, что не так давно меня разыскала дочь Федора Петровича Няттиева. Она с семьей долгое время жила в Кировске Мурманской области, преподавала русский язык в школе, и вот, на склоне лет, вернулась в Карелию, на родину предков. Живет в Петрозаводске, на Древлянке.
Мы встретились, я рассказал ей всё, что знал о ее отце, подарил свою книжку «На пути к рассвету». Перед этим я свел ее с Марией Васильевной Бультяковой, они подружились, чему я несказанно рад, ибо Мария Васильевна — последняя, кто видел живого Федора Петровича Няттиева: видела она его перед самым боем на кряжике.
При встрече Евгения Федоровна показала мне бережно хранящееся в семейном архиве письмо. Эта ответ Стаппуева сразу после войны на просьбу жены Няттиева Анастасии Андреевны, матери Евгении Федоровны. Анастасия Андреевна разыскала Стаппуева в Паданах и попросила его подробно написать ей о гибели мужа.
Письмо Стаппуева датировано 28 сентября 1949 года. Вот оно.
Няттиевой А. А.