Следователь Никитин вел мое дело. Голоса не повышал, не кричал. Методично задавал одни и те же вопросы. Какие?
— Почему финны тебя не расстреляли?
— Потому что я ничего не успела сделать, никакого вреда им не причинила.
— Когда согласилась работать на финнов? Какое задание от них получила?
— Никто меня не вербовал. Задания никакого не получала.
— Многих карелов расстреляли, а почему тебя помиловали?
— Потому что семнадцать лет было.
И так день за днем, точнее, ночь за ночью. Про всё спрашивали. И про Ксению Даниеву, и про Марту Отс, и про то, зачем я, комсомолка, ходила в тюремную церковь в Хямеенлинна. Но больше про то, какое задание мне дала финская разведка. Иногда целую неделю не вызывали, и тогда голова от мыслей лопалась, от догадок, что замышляют, почему пауза.
Бывало, на допрос приходил начальник Никитина, кажется, его фамилия Львов была. Этот, как зверь… Всегда выпивший, глаза, налитые кровью, слюной брызжет. Оскорблял, унижал. И всегда матом, матом. Кричал вначале одно и то же:
— Мы всё знаем. Ты предательница. Работаешь на финскую разведку. Какое задание тебе дали, признавайся!
А когда Никитин ушел в отпуск, он как с цепи сорвался. Нагнется ко мне, перегаром водочным несёт от него, и криком, криком:
— Где золото? Отвечай, где золото, которое дал тебе твой Андропов? Отвечай! Не отпирайся, у нас есть документы, что он давал тебе золото. Монеты, часики, кольца, чтобы вы меняли якобы на продукты в Паданах. Отвечай, где спрятала золото? Марию Артемьеву, твою подружку, мы тоже взяли. Она призналась во всём, она сообщила, что у тебя и Игнатьевой видела золото. Отвечай!
И так каждый раз. Однажды зловеще сказал:
— Куприянов — враг народа и вредитель. Он покрывал таких, как ты. Рассказывай всё, что знаешь о его делишках. Это тебе зачтется.
Я отвечала, что я мало знаю Куприянова, что я мелкая сошка.
— Рассказывай всё об Андропове, — орал он. — Знаем его грешки, всё знаем! Сбежал; думает, в Москве мы его не достанем. Дотянемся и до него, разберемся, какой он был руководитель карельского комсомола, почему его ходоки то и дело попадали к финнам в лапы. Дотянемся! У чекистов длинные руки!
В ответ я стояла на своём, что это, мол, заботливый руководитель, умный человек. Пыталась рассказывать, как он умно разрабатывал мне легенду, как учил не вешать нос и оставаться комсомолкой в любых обстоятельствах, нести правду о нашей стране, о нашей победе, даже если я попаду к финнам.
— Так почему же они тебя не расстреляли за твои комиссарские речи в финской тюрьме? Ты ведь важная птичка, секретарь подпольного райкома комсомола.
— Они не расстреляли, так вы расстреляете! — крикнула я однажды этому Львову.
— И расстреляем!
— Терентьева расстрелять надо. Он выдал врагу два подпольных райкома: Сегозерский райком партии и Сегозерский райком комсомола! Своих-то не трогаете.
— Не твое собачье дело! Молчать!
Шли месяц за месяцем. Почему нет суда? Почему тормозят? Почему так меня мучают? Однажды мне такого наговорили, что, придя в камеру, я не находила себе места. Дикая мысль появилась в голове. А что, если и в самом деле Куприянов и Андропов — враги народа? Может, они специально нас посылали на смерть? Сообщили каким-то агентам финским о нашем приходе в Сегозерье?
Вот до чего я дошла. Вот какие «умельцы» наши следователи! Никаких сил уже не было. А конца всё не видно. Хотя спрашивают одно и то же. Чего ждут? Обыскивали меня и камеру каждую неделю. Что искали? Ничего не знаю о своей малютке Женечке, о сестре Анастасии. Понимаю, что ей, видимо, аукнется мой арест.
Уже полгода прошло. Почему держат в тюрьме? Видимо, что-то у них не заладилось. Не клеилось.
Прошло десять месяцев. Увидела я метод работы следователей бериевской школы. Увидела я их нутро. Узнала, как по-бериевски ведется следствие. А ведь эти мерзавцы носят партбилеты с изображением товарища Ленина. Сколько гадостей я от них наслушалась! Сколько напраслины они возвели на меня, задокументировали ее. Вменили мне в вину даже то, что финское тюремное начальство в Киндасове обласкало меня, послав на кухню. Приблизили, завербовали, сделали своим агентом. Да кухню эту каторгой мы звали! С утра до вечера спину не разгибали там бедные женщины.
Потом майор какой-то новый за дело взялся. Тот всё требовал, чтобы я созналась, сколько золота дал мне Куприянов и в каком виде, сколько раз бывала у него в кабинете перед отправкой на задание, что он мне говорил. Спрашивал: знаю ли я, где нынче находится Куприянов? Всегда начинал с крика и матерщины. «Ну, ты, патриотка… (такая-то, растакая). Орден захотела! Мы тебе крест дадим. Деревянный. Мы Куприянова взяли. Он плевал на вас. Он только о себе думал. Настоящий перерожденец, враг народа. И Андропову была бы такая же честь, да он вовремя смылся». Дальше забористым матом, да таким, что не описать, рука отвалится и язык в камень превратится.