— Не знаю, как и благодарить вас за находчивость, за добросовестное отношение к работе… Вы делаете все, что можете, я обо всем этом доложу в Уездный комитет и в Управление. Да, я скажу… — Крстаничин не закончил фразу, потому что метрах в пятнадцати от них из-за отвесных остроконечных скал послышались крики:
— Берегись! Через пять минут взорвется мина! Эй, товарищи! Берегись!
Все побежали вниз, к реке. И пока одни пили воду, другие умывались, грохнул оглушительный взрыв, скалы развалились, разомкнулись, как огромные челюсти, сердито выплевывая обломки, осыпая все вокруг каменьями.
— Еще одна мина! Берегись! Не подходи!
Солнце печет, обжигает и землю, и рабочих. На скалах знойное марево трепещет все сильнее, яростнее. Людям кажется, что зной беснуется оттого, что у него отнимают скалы и он не сможет больше скакать над ними, как раньше, в своей безумной, неповторимой пляске. Вздымаются тяжелые молоты, крушат неприступные скалы, бросают вызов знойным струям.
VI
В барак, в котором спит бригадир, осторожно, на цыпочках входит заспанный Марко Пайковский, пожилой рыжеволосый человек, широкоплечий, с удивительно прямым носом, составляющим в профиль одну сплошную линию со лбом. Руки у него от работы сделались длиннее, кожа задубела и потрескалась, как горное плато, прорезанное реками и ручьями. Он родился в горном селе, смолоду ходил на заработки — на печалбу, но судьба его не сломила. Он любил жизнь, людей и никогда не расставался с тамбурой[7]. Песни у Марко — о тяжкой доле бедняков, отправляющихся на заработки в чужие края, об их печалях и радостях, о свадьбах и невестах. Встает он обычно рано, еще до рассвета, с первыми проблесками наступающего дня, идет будить бригадира Стояна Мирческого, крепкого черноглазого парня с квадратным подбородком. Мертвым сном спит Стоян, а Марко по-отечески будит его:
— Вставай, Стоян, слышь-ка, сынок… Сам ведь просил тебя пораньше разбудить… Ну-ка протри глаза, вставай.
Стоян потягивается, открывает глаза и смотрит на земляка, который еще сам как следует не проснулся, не успел надеть свой поварской колпак.
— Сейчас встаю. Большое тебе спасибо, дядя Марко, что разбудил!
Разошлись каждый в свою сторону: Марко — готовить завтрак, Стоян — туда, где котловина сужается и дает начало глубокому мрачному ущелью меж величественных и страшных скал. Он долго смотрит, что-то прикидывает, делает заметки в блокноте. Здесь будем перекрывать русло, сюда сгружать цемент и арматуру, а грунт придется отвозить куда-то. Бригады — первая и вторая, их участок здесь, где плотина… Так наметил Мартин, но ни он, ни я не определили участок для четвертой бригады. А что с рабочими, которым поручим бетонные работы? Как их всех разместить на таком пятачке? Надо еще раз переговорить с инженером. Сколько всего надо предусмотреть заранее! Мартин всегда готов помочь, но и у него голова идет кругом.
Когда Стоян возвратился к баракам, солнце уже показалось над горным хребтом и озарило склоны гор, а вершины сияли нестерпимо ярким светом-белым, как снег, и желтым, как луговой левкой.
Мартин тоже уже на ногах, более спокойный, чем в предыдущие дни, но по-прежнему озабоченный. Он еще раз показывает Стояну отметки, терпеливо разъясняет, какой высоты надо делать насыпь. А навстречу им идет с песней бригада, всколыхнув спокойствие долины.
Апрель вступает в свои права, буйствует вовсю. Цветут фруктовые сады, радуют розовыми и сиреневыми красками. Великолепие природы, труд людей на насыпи, их молодость и красота сливаются воедино, в нечто огромное и благородное. И ущелье, веками не менявшее своего нрава, отступает перед натиском молодости. Тачки скрипят, насыпь растет. Молодые ребята несут на плечах мешки с цементом. Волокут железные прутья для арматуры, смешивают цемент с песком и щебенкой, нарытой в ущелье. Стихает бурливая, непокорная река. Ее шум еще не оглушает, он гаснет, стиснутый тяжелым железобетоном. Плотина растет. Крепнет. А по вечерам, когда начинает темнеть, лучшие среди лучших принимают переходящее знамя. Поют:
И все, кто здесь собрался, и старые рабочие, и парни из молодежной бригады, провожают взглядами последние отблески солнца, огненные, лиловые. Долина переливается под меркнущими лучами множеством красок, бурлит многоголосой жизнью.