Со стройки Мартин возвращался вместе с Бошевским. Геодезист видел, как он изменился, какой бледный, осунувшийся, но подумал: это из-за того, что Мартин целые дни на ногах, даже ночью не отдыхает.
— Плохо выглядишь, товарищ Мартин, — сказал он, — ведь не на месяц, а на несколько лет здесь работы.
— Не велика беда, ничего со мной не случится. Сыр вчера был, по-моему, не очень свежий… Или еще что, не знаю.
— Да и устал ты. И все потому, что день и ночь работаешь. Хотя бы один час в полдень попробуй выкроить для отдыха.
— Где там в полдень! Ночью бы найти время, хотя бы часов пять для сна, иначе действительно не выдержать.
— Я же вижу, твоя старая керосиновая лампа до третьих петухов горит. Если так будешь продолжать, разболеешься еще сильнее. Тут не сыр виноват, а работа. Как же без отдыха? Даже не знаю, что же нам с тобой делать…
— А ты разве мало работаешь, товарищ Дамьян? Думаешь, не знаю, как ты стараешься изо всех сил, все досконально изучаешь… Черт возьми, когда такое огромное строительство, а нас только двое, что-то понимающих в инженерии. Что тут поделаешь…
— Конечно, ничего не поделаешь, но ради этого же самого строительства мы не должны забывать и о себе. Ну что здесь будет без нас, без тебя? Ты должен найти время для отдыха, может, это сейчас важнее другого.
Мартин кивал, соглашался и убеждал Бошевского в том, что чувствует себя превосходно. Они остановились и залюбовались открывшейся им картиной. В вечерних лучах солнца, еще освещающих склоны, с горы спускались рабочие, словно неторопливые ручейки, и собирались возле бараков. Голоса и смех сливались с шумом горного потока, где рабочие мыли заскорузлые мозолистые руки и почерневшие от немилосердных солнечных лучей лица.
X
На следующий день головная боль и ломота в пояснице приковали Крстаничина к постели. Он усердно запивал аспирин чаем, который ему приносили из столовой, обливался потом. Уже не тошнило, но чувствовал он себя прескверно, нервничал, но не собственное здоровье его беспокоило, а стройка. Кто знает, сколько мне придется проваляться, а как без меня будут идти дела на стройке? Только бы не случилось какого-нибудь несчастья… В водосборных туннелях опаснее всего, там опасность подстерегает на каждом шагу. Пустячная неосмотрительность — и беды не миновать. Рабочие все надеются на прочность каменистой породы над головой, рассчитывают, что она так же прочна, как бетон. Пробивать землю под тяжестью огромной горы — чертовски тяжелая задача, всякое может случиться, не успеешь и глазом моргнуть… Только бы спина прошла, и тогда ничто меня не удержит в постели. Не хватало, чтобы из-за моей болезни кто-нибудь пострадал. А плотина? В таком узком неприступном ущелье, где сам черт ногу сломит… Что же теперь делать? Писать в Управление? Сообщить, что заболел? Нет смысла при их «оперативности»-ведь они месяцами на письма не отвечают. Устроились там в тепле, им некуда спешить… Наверняка есть и такие, что ненавидят нынешнее время, мечтают о возврате старых порядков. Да, всякие там есть, и скрытые враги, и продажные души, и колеблющиеся. Ну, что-то я слишком разошелся…
Кто-то постучал и, не ожидая ответа, открыл дверь. Мартин с удивлением смотрел на незнакомого человека, а тот бросил внимательный взгляд на хозяина, потом оглядел комнату — простой стол с горой книг и бумаг, рядом стул, железная кровать, когда-то окрашенная белой краской, вот и все. И только тогда объяснил, что его сюда срочно направил Китаноский, велел осмотреть больного и при необходимости отвезти на санитарной машине в больницу.
— Странно, я не вызывал врача, — сказал Мартин. — Боль в пояснице — не такая уж страшная болезнь, само пройдет. Болит немного, но это ничего. Присаживайтесь.
Врач сел, достал из саквояжа стетоскоп, коробочку со шприцем, ампулы и все это разложил на столе, прямо на листах ватмана.
— Пожалуйста, разденьтесь до пояса. Если сами не можете, то я помогу.
— Спасибо, не надо, — ответил Мартин, медленно приподнялся, сел и стал раздеваться.
Кто же это сказал председателю уезда о моей болезни? — недоумевал он. Что, у него мало забот, что ли? Да-да, только Бошевский или Радивое могли это сделать. Наверно, для того чтобы врач побыстрее приехал. Как будто я при смерти!..
Врачу, как и Мартину, было за сорок. Черноволосый, причесан на пробор, большие серые глаза, острый нос, подстриженные усики… Пока Мартин незаметно рассматривал его, он старательно прослушал легкие, сердце, выстукал спину и грудь, пощупал в паху и под мышками, измерил температуру. Потом задумался и наконец сказал, что у Мартина сильная простуда, острый приступ радикулита и истощение организма.