Наташа. А… Ну а чё ты тогда сидишь здесь, с нами, на улице Тюрбиго, если у тебя такая прекрасная родина?
Серж. Потому что я могу быть здесь, а там я не могу быть… Я не могу туда вернуться, понимаете? Папе нельзя возвращаться в Россию. И мне с мамой из-за этого тоже туда нельзя. Так нам сказали. Потому что это может быть опасно. Мы уехали из России в девяносто шестом, и с тех пор я там не был… Уже восемь лет… Вы, просто, не понимаете, потому что — вы можете туда поехать… в любой день вы можете вернуться. А я не могу. И поэтому у меня совсем другое к отношение… к этому… вот.
Лео. Типа, запретный плод сладок? Типа… «нет жизни хуже той, в которой ты никогда не сможешь покинуть России, и нет жизни хуже той, в которой ты не никогда не сможешь в нее вернуться?»… Как-то так, по-моему…
Саша. Кто это сказал?
Лео. Я не помню… И я этого мнения, кстати, не разделяю. У меня уже очень давно другая родина. Я к ней привык и люблю ее. А Советский союз я даже не помню. Я до восьми лет вообще ничего не помню. Первое мое воспоминание, — как выхожу из самолета в Тель-Авиве, и небо такого яркого синего цвета, что я даже не верю, как такой цвет может быть в природе… И еще воздух, пахнет морем.
Пауза.
Наташа. А я тебя понимаю, Серж. Я первый год здесь так скучала по России, вообще кошмар. Мне все время домой хотелось. Сны снились про это даже. Я плакала даже. И еще я, прикиньте, скучала по страшным зданиям. Ну, по спальным районам нашим.
Серж. И я тоже. Я тоже! Вот точно так же, да… Спальные районы. Я тоже по ним скучаю. Я ужасно по ним скучаю. Под Лондоном есть дома похожие, государственные дома для бедных. Я туда ездил, и гулял там, и смотрел на них!
Наташа. Там такие же серые коробки, как у нас?
Серж. Да. Серые коробочки… родные такие.
Саша с Лео переглядываются.
Наташа. А еще я тут, короче, в мой первый год Парижский… вообще кошмар, начала распухать по страшному, просто. И волосы так испортились, вообще, кошмар… Короче, пипец, приехала в Париж — Мисс Краснодар, сразу страшной стала, как я не знаю, что… А потом, как-то… Не знаю, привыкать начала постепенно… к хорошему ко всему… И чем дальше, тем… А, теперь, вот… Но я тебя понимаю, Серж.
Саша. Ну, допустим, в первый год я тоже скучала.
Лео. Ты скучала?
Саша. Это нормально, — скучать в первый год….(улыбается). Я даже к себе на стенку в комнате бумажку повесила, с цитатой.
Наташа. Чё за цитата?
Саша. Не скажу.
Лео. Что за цитата?
Саша. Не скажу… Ну ладно. (отпивает ликер из бутылки) «Дуб — дерево. Роза — цветок. Олень — животное. (Лео подхватывает — заканчивают они с Сашей хором) Воробей — птица. Россия — наше отечество. Смерть неизбежна».
Долгая пауза. Наташа передает бутылку с ликером Сержу. Бутылка идет из рук в руки, все, по очереди, из нее отпивают.
Серж. А у вас есть в России любимое место какое-нибудь?
Наташа(быстро). Поселок Лазаревское, на Черном море. Я там провела лучшие пять дней жизни, в августе девяносто девятого…
Саша. У меня — Питер ночью, в июне.
Серж. А у меня Чистые пруды в Москве. И еще Ленинский проспект. Там мы жили. И еще Коломенское. И… Чистые пруды…
Лео. Ты уже говорил. (Саша). А если я решу поехать в Питер, ты станешь моим гидом?
Серж. А если я… Если я решу поехать в Питер…
Лео. Так тебе же нельзя?
Серж. Ну, я же могу аккуратно? Я могу поменять фамилию и поехать. Это можно сделать…
Лео. Так чего же ты до сих пор этого не сделал, если так мечтаешь о серых страшных домах?
Серж. А я раньше не знал, что есть Саша и что она может показать мне Питер!
Саша. Офигеть… Я, вообще-то, никому ничего не собираюсь показывать.
Лео. Конечно, Саша, ты никому ничего не собираешься показывать. Как я тебе и сказал, и теперь ты только подтверждаешь мой диагноз. Что ты не живешь и не позволяешь людям…
Саша(вместе с Лео). Нет. Вовсе нет. Совершенно нет…
Лео(вместе с Сашей). К тебе приблизиться… И не надо… И не надо тут некать…
Серж. Про что вы говорите? Про что вы сейчас говорите?