Наташа. Потому что она чокнутая. И она меня ненавидит. Она думает, что я разрушила ее семью, но я-то знаю — что она давно уже была в руинах… Матерь божья, это она, умоляю вас, молчите…
Слышатся негромкие, медленные, женские шаги. Все громче, и громче, и громче. Шаги резко замирают прямо перед дверью. Темный силуэт падает на пол, где квадраты света. Все четверо замерли, не дыша… Проходит несколько секунд и силуэт пропадает. Шаги возобновляются и удаляются. Слышится женский голос. Голос кричит: «Ва дан тон пеи, саль салоп!»
Серж. Что она сказала?
Наташа. «Возвращайся в свою страну, грязная шлюха»… Не дождешься, теперь я тебя посажу, вообще…. Кислотой в меня плескать…
Лео. Она в тебя попала?
Наташа. Я не знаю.
Лео. Тебе нигде не больно?
Наташа. Я ничего не чувствую. Может, и попала. А у меня просто шок и поэтому я ничего не чувствую.
Лео. Давай проверим.
Наташа. Только не включай свет. Она еще может сюда вернутся. Она совсем двинулась.
Серж. Она, и правда, сумасшедшая, судя по ее поведению. Тебе надо быть осторожной.
Саша и Лео молча смотрят на Сержа.
Наташа. Спасибо тебе, дорогой.
Лео. Тебе точно нигде не больно?
Наташа. Мне везде больно. У меня все болит. Все тело, вся кожа, голова, сердце… (Лео подходит к ней, достает телефон из кармана и, приблизив его к Наташе, подробно изучает ее лицо. Наташа продолжает говорить) Я наверное, не переживу эту зиму и этот его развод. Днем она приезжает к нему на работу и пристает к нему там в стрингах, а по вечерам гоняется за мной по улицам. Я уже звонила в полицию пять раз. Они мне отвечали, что ничего не могут сделать, ведь она, вроде как, ничего мне не сделала. Но теперь то они у меня запрыгают…
Лео. Все в порядке. Твое лицо такое же красивое, как в прошлом ноябре.
Наташа. Мерси тебе. Ну что ж… Значит, я все еще красивая. Может быть, даже смогу выйти замуж до того, как стукнет тридцать… Моя французская жизнь — просто мечта, которая превратилась в кошмар. Когда-нибудь когда все это закончится, и я буду сидеть у себя, в саду, в домике в Провансе, пить розовое вино и вспоминать мою ужасную молодость в Париже. Когда-нибудь я буду над всем этим смеяться. Но сейчас, же ву жюр, мне вообще не до смеха. Я хочу лечь тут на полу и проспать до самого утра. Вот что я хочу.
Саша. Я, кстати, тоже.
Серж. И я.
Лео. Ну а я — как все.
Пауза.
Наташа. Ой блин, мальчики как я рада вас тут видеть! (целует их обоих в щеки). Чё ты мокрый какой-то, Серж?.. А здесь есть, что выпить? Крепкого? Самого крепкого?
Саша куда-то идет и приносит оттуда бутылку с водкой. Наташа берет, отпивает из горла. Морщиться, передает Саше. Та дает Сержу, он отпивает, передает Лео. Тот качает головой, встает, идет к стенке, где висит балалайка. Серж протягивает бутылку Саше, та отпивает из нее, не сводя глаз с Лео. Тот осторожно снимает балалайку со стены и осматривает ее, трогая струны.
Лео. Настоящая?
Балалайка отвечает ему балалаечным звуками.
Лео. Настоящая…
Он начинает что-то тихо наигрывать. Трое, сидящих на полу, продолжают передавать друг другу бутылку.
Наташа(Лео). А ты умеешь играть на ней?
Лео. Я умею на гитаре.
Он наигрывает что-то роковое на балалайке, держа ее как гитару.
Наташа. Ты и танцевать умеешь и на музыкальных инструментах играть. А петь умеешь?
Лео. Так я же на актера учился.
Саша. Когда?
Лео. Когда я жил в Италии.
Саша. Ты учился на актера в Италии?
Лео. Си. А Рома. Сентро ди Арти Драматиче.
Саша. Ты никогда об этом не говорил.
Лео. Прости. Я хотел завоевать тебя исключительно своей внешностью. К тому же, я не доучился. Я актер-недоучка. Если бы я тебе рассказал, ты бы и это против меня использовала.
Пауза.
Лео. Как распределим наши обязанности до восхода солнца? Будем спать по кругу, по два часа? И будить друг друга игрой на балалайке? Я предлагаю вот такую песню. (напевает, подыгрывая себе на гитаре) Are you sleeping, are you sleeping? Brother John, brother John. Morning bells are ringing, morning bells are ringing. Ding ding dong, ding ding dong.