Прошла неделя, и никаких известий от герцога де Осуна маркизе не поступало. Еще через день она получила письмо с приглашением посетить своего кузена. Герцог ждал ее в своем кабинете в обществе незнакомого ей человека. «Дорогая маркиза, — сказал он, подводя ее к столу, на котором лежали мешочек с деньгами и груда украшений, — скажите мне, пожалуйста, какая сумма была у вас в карете?» — «Четыре тысячи реалов». — «Пересчитайте, — протянул ей мешочек Осуна, — впрочем, лучше я это сделаю сам. Ваши ручки слишком красивы, чтобы пачкать их, прикасаясь к столь грубым монетам».
Герцог сосчитал находившиеся в мешочке деньги: все сошлось с точностью до мараведи. «А теперь, дорогая маркиза, — продолжил он, — осмотрите эти драгоценности и проверьте, все ли они тут». Маркиза перебрала браслеты, цепочки, часы, кольца, броши, ожерелья — все было на месте, вплоть до последней золотой булавочки. «Но кто вам вернул все это?» — спросила она. «Этот господин», — ответил Осуна, указывая на незнакомца. «А кто он?» — «Главарь разбойников, напавших на вас. Я выразил ему свое неудовольствие и сказал, что вы моя кузина. Он был в отчаянии, что вы сами ему об этом не сказали, ибо тогда он не только не стал бы вас останавливать, но, напротив, дал бы вам эскорт для сопровождения, будь у вас в этом надобность. Он приносит вам свои искреннейшие и почтительнейшие извинения». При этих словах герцога бандит поклонился.
«Простите же его, — продолжал герцог, — как Господь прощает всякий грех». «О, от всего сердца, — ответила маркиза, — но с одним условием». — «Каким же?» — спросил Осуна. Главарь устремил на маркизу обеспокоенный и проницательный взгляд. «Оно состоит в том, — промолвила маркиза, выбрав среди драгоценностей простенькое золотое колечко, — что, за исключением этого колечка, подарка моей матери, он унесет обратно все, что принес». Разбойник попытался возразить. «Без этого я не могу вас простить!» — повторила маркиза. «Друг мой! — вмешался герцог. — Моя кузина исключительно упряма; советую вам уступить ей». Главарь, не говоря ни слова, забрал деньги и драгоценности, откланялся и вышел.
Когда маркиза вернулась к себе, ей передали, что в особняк к ней приходил незнакомец и оставил пакет на ее имя. Маркиза открыла пакет — в нем были деньги и украшения. Не было ни малейшей возможности последовать за разбойником в Аламинский лес, и маркиза вынуждена была принять назад принадлежащие ей ценности.
После этого эпизода ничего подобного больше не повторялось и герцогу де Осуна не в чем было упрекнуть своих разбойников. Вот что такое крупный вельможа в Испании, сударыня, — как видите, они довольно мало похожи на наших мелких вельмож!
Прежде чем мы расстались с герцогом, я был приглашен позавтракать с ним на следующий день. По его словам, он приберег для меня какой-то сюрприз. Будьте спокойны, сударыня: если этот сюрприз того стоит — а в этом у меня нет сомнений, — я с Вами поделюсь!
В это утро Мадрид пробудился в праздничном настроении. Все театральные подмостки и все площади, какие мы вчера по прибытии видели пустыми, с шести часов утра заполнились: подмостки — актерами, а площади — зрителями. На всех этих подмостках исполнялись народные танцы всех четырнадцати главных провинций Испании: Каталонии, Валенсии, Арагона, Андалусии, Старой Кастилии, Новой Кастилии, Мурсии, Эстремадуры, Леона, Галисии, Астурии, Наварры, Ла-Манчи и Бискайи. Все танцоры, мужчины и женщины, с непременными кастаньетами в руках, были одеты в национальные костюмы, которые в Испании — как и, увы, повсюду — встречаются все реже и реже, однако по данному случаю заблистали вновь во всем своем первозданном великолепии. Каждая группа танцоров в самом деле состояла из жителей представляемой ими провинции.
Наблюдая это, Вы имели бы возможность восхититься удивительным чувством цвета, которым природа наделила зрение этих детей солнца. Замечали ли Вы, сударыня, что, чем дальше продвигаешься с юга на север, тем менее яркой становится одежда местных жителей и, в конце концов, на больших широтах становится совершенно невыразительной по цвету. Каким счастливым, должно быть, почувствовал себя Рубенс, этот прославленный художник с пламенной душой, отправленный в качестве посла в Испанию, когда перед его глазами засверкала великолепная радуга пестрых нарядов обитателей Мадрида. Здесь каждое одеяние подобно палитре, на которой смешиваются самые дерзкие оттенки, никогда не противореча друг другу. Если бы можно было увидеть улицы Мадрида с высоты птичьего полета, на расстоянии четверти льё от земли, они бы показались, уверен, огромной клумбой, целиком усеянной цветами.
Танцоров было слишком мало, чтобы выступления проходили одновременно на всех подмостках, поэтому та или иная группа, исполнив на площади или улице все танцевальные фигуры, какие ей следовало показать, с музыкантами во главе устремлялась в путь в поисках новой сцены и новых зрителей. И тогда вдоль всей дороги окна заполнялись головами женщин с обнаженными плечами, с гладкими и блестящими, как вороново крыло, волосами; на этих иссиня-черных волосах пылала либо пурпурная роза, либо вишневая камелия, либо багровая гвоздика. Мантилья, наброшенная поверх всего этого, ничего не скрывала; слышался дразнящий шелест беспрестанно раскрывающихся и захлопывающихся вееров — тонкие пальчики сжимали и теребили их с невероятной ловкостью и восхитительным кокетством.
Тем временем театральные подмостки, покинутые танцорами, не оставались надолго пустыми: танцы сменялись борьбой; мавры в тюрбанах, вооруженные кривыми турецкими саблями, и рыцари в синих юбках, в обтягивающих фуфайках, в шапочках с перьями, с мечами в виде креста, какие были в ходу лет двадцать назад в Тэте и Ам-бигю, заполняли эстрады и, изображая: одни воинов эмира Боабдила, другие — крестоносцев короля Фердинанда, с грехом пополам разыгрывали сцены взятия Гранады и подвиги Великого капитана. Чтобы поднять дух бойцов, беспрерывно гремел состоящий из барабанов и труб оркестр, сверкающий и варварский, заставляя думать, что ты присутствуешь не при осаде Гранады, а при падении Иерихона.
На других эстрадах мы видели китайцев с шапками в виде пагод, с раскосыми глазами, длинными усами, в шелковых одеждах со сверкающими бубенчиками. Истина, однако, заставляет меня сказать, что признанными героями дня были в основном танцоры и мавры. И хотя китайцы не были совсем обделены вниманием, их представления показались мне устаревшими даже для Испании.
Пробиваясь среди лихорадочно возбужденной толпы, которую то и дело со страшным грохотом рассекали кареты, на вид извлеченные из конюшен Людовика XIV и запряженные лошадьми или мулами с султанами на голове, мы добрались до церкви Аточа, в которой обычно проходят венчания инфантов и инфант Испании. Никогда еще, думаю, такое обилие людей не размещалось на столь малом пространстве и никогда еще на придворных нарядах не выставлялось напоказ столько золота.
Посреди этой роскоши, напоминавшей о древних властителях Индии и Перу, наши два юных принца выделялись своей чисто военной простотой. Оба были одеты в генеральские мундиры: белые кюлоты, ботфорты, широкая красная лента на груди и орден Золотого Руна на шее. У его высочества герцога де Монпансье орден был в оправе из бриллиантов. Королева очаровывала грацией; инфанта блистала красотой.
Ну надо же! Минуту назад, сударыня, я заявил, что ничего не буду рассказывать обо всех этих чудесах и вот, вместо того чтобы сдержать данное самому себе слово, пустился в бесконечные описания. Так что удовольствуюсь лишь тем, что скажу: в два часа дня патриарх Индий произнес брачное благословение. По выходе из церкви мы увидели толпу такой же плотной, какой она была, когда мы туда входили. Росный Ладан в своем восточном наряде вызывал всеобщее восхищение. Это восхищение несколько задерживало нас, к нашему великому сожалению, ибо мы спешили как можно скорее переодеться и пойти смотреть корриду. Она была назначена на половину третьего, а это, вероятно, единственное зрелище, которое начинают, не дожидаясь опаздывающих, даже если речь идет о королеве.
Я приказал кучеру покинуть Прадо, заполненный приготовлениями к иллюминации и фейерверку, и ехать по менее оживленным улицам. Нам предстояло привести себя в порядок, а точнее — снять с себя парадную одежду. В четверть третьего мы добрались до дома Монье и в половине третьего готовы были сесть в карету, но из-за перебранки с кучером, отказавшимся посадить в экипаж пять человек, наше положение осложнилось и мы оказались на мостовой. Пришлось идти пешком к воротам Алькала, а расстояние между ними и домом Монье примерно четверть льё, что требовало минут десять, не меньше, даже если мчаться бегом.