Размахивая плащами перед мордой быка, чуло сумели отвлечь его. Бык поднял голову, секунду смотрел на скопище своих врагов, на их пламенеющие на солнце плащи и кинулся на Лукаса Бланко, стоявшего к нему ближе всех. Лукас ограничился тем, что быстро и изящно повернулся на одной ноге, проявляя полнейшее спокойствие; бык проскочил мимо.
Чуло, преследуемые им, понеслись к ограде. Последний из них должен был ощущать на своих плечах обжигающее дыхание животного. Достигнув ограждения, они взлетели на него. Слово «взлетели» как нельзя более точно, так как расцветка их широких накидок — голубых, розовых и зеленых — делала их похожими на стаю птиц с расправленными крыльями. Рога быка вонзились в ограду и пригвоздили к доскам плащ бежавшего последним чуло, который, перескакивая через ограду, успел набросить его на голову животного.
Выдернув рога из досок, бык какое-то мгновение стоял, покрытый розовым плащом чуло, не в силах освободиться от этой накидки, которая впитывала с плеч животного кровь, проступавшую на ней большими алыми пятнами.
Бык топтал ногами край плаща, но середину его держали рога. Животное минуту яростно крутилось на месте, будто обезумев, но внезапно плащ разлетелся на куски, и только один лоскут, словно вымпел, повис на правом роге. Получив возможность видеть, бык обвел арену быстрым сумрачным взглядом.
Над оградой торчали головы убежавших чуло и бандерильеро, готовых снова выскочить на арену, как только бык удалится от барьера. По двум краям арены стояли Лукас Бланко и Кучарес и невозмутимо смотрели на животное.
Трое служителей цирка вытащили пикадора из-под лошади и помогли ему подняться. Пошатываясь, он стоял на утолщенных железной броней ногах, бледный как смерть, с кровавой пеной на губах. Из двух лошадей одна была мертва, а вторая вскидывала ноги, как бы силясь оттолкнуть от себя смерть. Третий пикадор, единственный оставшийся невредимым, сидел в седле неподвижно, точно бронзовая статуя.
После секундного раздумья бык решился. Взгляд его остановился на группе, уводившей раненого пикадора. Бык начал скрести песок, летевший из-под его передних копыт до самых скамей, опустил голову до уровня вырытой им борозды и с грозным ревом ринулся на намеченную цель.
Три человека, уводившие раненого, бросили его и устремились к ограде. Пикадор, пребывавший в полуобморочном состоянии, но, тем не менее, отдававший себе отчет в опасности, сделал два шага, взмахнул руками и, пытаясь сделать еще шаг, рухнул на землю. Бык несся прямо на него, но неожиданно на его пути возникло препятствие.
Третий пикадор, наконец, сдвинулся с места и встал между разъяренным животным и своим раненым товарищем. Бык, пробегая мимо пикадора, нанес ему всего лишь один удар рогом и, как тростинку, согнул его копье. Тяжело раненная лошадь повернулась на задних ногах и понесла своего хозяина к краю арены.
Бык, по-видимому, колебался, не зная, на кого кинуться — на еще живую лошадь или казавшегося мертвым пикадора. Наконец, он бросился на лошадь. Затем, страшно истерзав ее и оставив в одной из нанесенных ей новых ран упоминавшийся нами лоскут плаща, он повернулся к человеку, которому в это время Лукас Бланко помогал встать на одно колено.
Цирк взорвался аплодисментами; крики «Браво, бык!» не смолкали. Самые восторженные кричали: «Славный парень! Чудо-бык!» Животное ринулось на Лукаса Бланко и пикадора. Лукас Бланко сделал шаг в сторону и выставил свой плащ между собой и раненым. Обманутый бык понесся прямо на развевающийся плаш.
Я посмотрел на своих спутников: Буланже побледнел; Александр позеленел; Маке, обливаясь потом, буквально таял, словно нимфа Библида. Если бы у меня было зеркало, сударыня, я мог бы Вам описать, как выглядел я сам. Могу лишь сказать о себе, что я был невероятно взволнован, совершенно не испытывал никакого отвращения, которое мне все предрекали, и, хотя мне свойственно спасаться бегством, когда у меня на глазах повар собирается зарезать курицу, не мог оторвать взгляд от быка, убившего уже трех лошадей и ранившего человека.
Бык остановился на месте, несомненно не разобрав, сколь слабое препятствие возникло перед ним, и приготовился продолжать борьбу. Бой ему предлагал все тот же Лукас Бланко, имевший в качестве наступательного и оборонительного оружия всего лишь плащ из голубой тафты. Бык кинулся на Лукаса, Лукас взмахнул, как и в первый раз, плащом, и бык оказался в десяти шагах от него.
К этому времени чуло и бандерильеро спустились на арену; служители цирка пришли за раненым пикадором, и, опираясь на них, он сумел на этот раз добраться до ограждения. Вся квадрилья, размахивая плащами, окружила быка, но он смотрел только на Лукаса Бланко. Битва должна была состояться между ним и этим человеком, и ничто другое не могло отвлечь его внимание. Когда бык смотрит на человека таким образом, человеку редко удается остаться в живых. «Вы сейчас такое увидите! — сказал Рока, дотрагиваясь до моей руки. — Такое увидите!»
«Назад, Лукас! Назад!» — кричали в один голос все чуло и бандерильеро. «Назад, Лукас!» — крикнул Кучарес. Лукас презрительно смотрел на быка. Бык шел прямо на него, низко наклонив голову Лукас на мгновение ступил ногой между рогами животного и перепрыгнул через его голову.
Раздались уже не аплодисменты и не крики. Цирк ревел в двадцать тысяч голосов: «Браво, Лукас! Браво, Лукас! Браво! Браво!» Мужчины кидали на арену шляпы и petacas[16], женщины — букеты и вееры. Лукас приветствовал зрителей, улыбаясь, словно он забавлялся с козленком. Мои спутники — и бледные, и зеленые, и обливающиеся потом — аплодировали и кричали вместе со всеми.
Но ни эти крики, ни эти неистовые рукоплескания не отвратили быка от задуманной им мести. Среди всех людей он видел только Лукаса, и все плащи, мелькавшие у него перед глазами, не могли отвлечь его от небесно-голубого плаща, уже дважды безуспешно им атакованного. Он снова ринулся на Лукаса, но на этот раз соразмерив свой бег, чтобы не проскочить мимо врага. Лукас ловким движением увернулся от удара.
Однако бык оказался всего лишь в четырех шагах от тореадора. Он вернулся, не дав жертве передышки. Лукас кинул свой плащ на голову быка и попятился к ограде. Потеряв на миг возможность видеть, животное позволило противнику отскочить на десять шагов, но плащ разорвался на клочки, и бык снова кинулся на врага.
Теперь все зависело от проворства соперников. Успеет ли Лукас добраться до ограды первым? Догонит ли бык противника до того, как тот ее достигнет? В это мгновение Лукас наступил на букет, нога тореадора скользнула по влажным цветам, и он упал. Страшный крик вырвался из двадцати тысяч глоток, и сразу наступила мертвая тишина… Мне показалось, что перед моими глазами пронеслось облако и посреди него — человек, подброшенный на пятнадцать футов вверх. Но, как это ни странно, при всем своем ослеплении, я различил все детали одежды несчастного Лукаса — короткую голубую куртку, расшитую серебром, розовый жилет с узорчатыми пуговицами, белые кюлоты, обшитые по швам позументами.
Тореадор упал. Бык поджидал его, но самого быка уже поджидал новый враг. Первый пикадор, сидя на свежей лошади, появился на арене и напал на животное в ту минуту, когда тот уже нацелился рогами на лежавшего Лукаса. Бык, почувствовав боль от нанесенной раны, поднял голову и, словно уверенный, что Лукас от него никуда не денется, бросился на нового врага.
Однако стоило быку оставить Лукаса у себя за спиной, как тот поднялся и, улыбаясь, поклонился публике. Каким-то чудом рога его не затронули, тело тореадора оказалось между ними, и бык подбросил его вверх одним своим лбом. А вторым чудом было то, что Лукас упал, не причинив себе никакого вреда.
Гул восторженных голосов прокатился по цирку; двадцать тысяч человек снова смогли вздохнуть. Маке был почти в обмороке, да и Александр — не многим лучше. Он попросил стакан воды. Ему принесли. Он отпил несколько капель и вернул стакан, на три четверти полный, со словами: «Отнесите в Мансанарес, реке это нужнее».
В эту минуту снова послышался гул голосов. Заиграла труба.
Извините, сударыня, но в жизни есть два момента, которые наступают неумолимо — это час отправки почты и час смерти. Первый заставляет меня торопиться. Остаюсь к Вашим услугам до наступления второго.