Сзади послышались гневные возгласы моих спутников: они решили, что карета уехала пустой. Я велел откинуть верх и помахал им рукой. «Догоним его и возьмем дебаролью штурмом!» — предложил Ашар. «Минутку, — заявил Александр, — я становлюсь на сторону отца!» — «Я, — добавил Маке, — становлюсь на сторону моего соавтора». — «Я, — заметил Буланже, — становлюсь на сторону моего друга». — «А я — на сторону Буланже! — промолвил Жиро. — Дюма имел право выбрать экипаж, который ему подобает: он ато».
Дебароль не сказал ни слова; он не принимал участия в пререканиях и думал о другом. Эти четыре заявления, сделанные одно за другим, в сочетании с невмешательством Дебароля в спор, обеспечили мне столь внушительное большинство, что Ашару пришлось отказаться от своего предложения. Впрочем, я был уже на краю города.
Мои спутники забрались в желто-зеленую берлину и поехали следом за мной. Не теряйте из виду эту желто-зеленую берлину, сударыня, ибо в будущем ей суждено сыграть немаловажную роль в нашей жизни. Договорившись с возницей о поездке в Эскориал, мы одновременно стали вести переговоры и о поездке в Толедо. Так что нам суждено провести в этом экипаже пять или шесть дней. На первых порах наши мулы не дали нам возможность составить высокое мнение о быстроте их бега: дорогу, ужасную в любую погоду, чудовищно развезло от дождей. Так что мы вышли из кареты и пешком двинулись по широкой тенистой аллее, которая вывела нас в сельскую местность; по пути нам пришлось пройти через двое или трое ворот, назначение которых мы тщетно пытались понять.
Сельская местность здесь, как и в окрестностях Рима, являет собой, едва только в нее попадаешь, зрелище пустыни; однако в сельской местности вблизи Рима растет трава, здесь же, вблизи Мадрида, растут одни камни. Мадрид, на какое-то время скрытый от наших глаз складкой местности, вновь стал виден, когда мы поднялись в гору; город, с его белыми домами, многочисленными колокольнями и огромным дворцом, который, возвышаясь среди окружающих его домов, казался Левиафаном среди морских обитателей, выглядел весьма живописно; но, повторяю, здешние огромные равнины, ограниченные скалистыми горизонтами, имеют суровый вид, нравящийся людям с богатым воображением.
Мы ехали уже четыре часа, но вот дорога спустилась в долину, миновала мост и начала круто подниматься по склону Гвадаррамы. На одной из самых высоких ее вершин, напоминающих стадо гигантских буйволов, и воздвигнут Эскориал. Итак, дорога пошла в гору; мы вышли из кареты, скорее не для того, чтобы облегчить труд нашей упряжке, а чтобы самим размяться, и, с ружьями в руках, рассыпались по склону.
Нечасто мне доводилось видеть пейзажи столь дикие и столь величественные, как тот, что открылся нашему взору: в тысяче футов под нами, составляя продолжение пропастей и обрывистых скал, отбрасывающих на склон горы густые тени, по правую руку от нас простиралась бесконечная равнина, усеянная, как шкура гигантского леопарда, огромными рыжеватыми пятнами и широкими черными полосами. Слева взгляд упирался в ту самую горную цепь, по которой мы взбирались и вершины которой были покрыты снегом; и, наконец, вдали виднелся Мадрид, белыми крапинками проступая в вечерней мгле, наступавшей на нас, словно разлив тьмы.
Жиро и Буланже были в восторге, особенно Буланже: он был знаком с Испанией меньше, чем Жиро, и никогда не видел таких огромных просторов, охваченных светом и тенью; каждую минуту он всплескивал руками и восклицал: «Какая красота! Боже, какая красота!»
В таком путешествии, как наше, сударыня, и таким путешественникам, как мы, доводится испытывать бесконечную радость. Человек, сведенный лишь к своей собственной личности, — существо далеко не полноценное; однако человек, объединивший свою индивидуальность с индивидуальностями других людей, с которыми его свел случай или собственное желание, тем самым пополняет себя. Именно так мы, художники и поэты, совершенствуем друг друга, и уверяю Вас, сударыня, прекрасные и величественные стихи Гюго, которые декламировал Александр и разносил ветер, изумительно сочетаются со столь же прекрасной и величественной природой в духе пейзажей Сальватора Розы.
Пока мы то и дело останавливались, предаваясь восторгу, спустилась ночь. Но, как если бы небо решило в свой черед насладиться зрелищем, которым мы упивались, миллионы звезд раскрыли свои золотые мигающие веки и с любопытством стали взирать на землю. Оказывается, сударыня, мы проезжали по местности, считавшейся в прошлом опасной. Во времена, когда Испания насчитывала тысячи разбойников, а не единицы, как сейчас, эта местность находилась в их безраздельном владении, и, как уверял наш майорал, ее невозможно было пересечь, особенно в столь поздний час, как теперь, не вступив с ними в стычку. Два или три креста, один из которых простер свои скорбные руки у обочины дороги, а другие — у подножия скалы, свидетельствовали о том, что никаких преувеличений в словах майорала не было.
Но окончательно подтвердил его рассказ внезапно вспыхнувший в двухстах шагах от нас огонек. Мы поинтересовались, что это, и нам ответили, что впереди пост жандармов. Такая мера предосторожности несколько поколебала мою уверенность в полном исчезновении разбойников, и на всякий случай мы поменяли капсюли в своих ружьях на новые. Спешу сообщить Вам, сударыня, что эта предосторожность оказалась излишней и что мы пересекли malo sitio[17], как говорят в Испании, без всяких происшествий.
Мы преодолели по равнине один или два льё, а поскольку нам оставалось проделать еще три испанских льё, кучер предложил нам залезть в экипаж и, чтобы убедить нас отказаться от прогулки, представлявшейся нам восхитительной, дал слово, что пустит мулов рысью, хотя до тех пор они упорно отказывались перейти на такой аллюр. Мы расселись по каретам и, так как дорога шла теперь не вверх, а вниз и экипажи своим весом давили на мулов, те были вынуждены перейти, по крайней мере на какое-то время, на шаг, обещанный нам кучером от их имени.
Мы ехали два часа, все это время не замечая — насколько нам позволял «тот темный свет, что падает от звезд»[18], как сказал Корнель, — никаких изменений в пейзаже. По прошествии этих двух часов нам показалось, что мы въехали в ворота и очутились в парке; одновременно возникло ощущение, что каретам стало труднее двигаться: они ехали по песку.
Езда продолжалась еще час, но теперь мы поднимались вверх, в направлении нескольких редких огоньков, разбросанных по склону горы. В течение получаса эти огоньки, казалось, бежали впереди нас, словно блуждающие огни, которым предназначено сбивать с дороги путешественников. Наконец мы услышали, как копыта наших мулов и колеса наших карет застучали по твердой мощеной дороге. Этот шум сопровождался соответствующей тряской, не оставляющей никаких сомнений в том, что мы едем по мостовой. Справа от нас показалось скопление безмолвных домов без окон, без дверей, без крыш, представляющее собой не живописные руины, созданные временем, а грустную картину незавершенной работы. Мы пересекли что-то вроде площади, повернули направо и углубились в тупик; наши кареты остановились — мы приехали.
Высадившись, мы прочли при свете своих фонарей надпись: «Posada de Calisto Burguillos»[19]. К нашему великому изумлению, в постоялом дворе вышеупомянутого Калис-то все еще были на ногах. Мы сделали предположение, что там происходит какое-то важное событие. И мы не ошиблись — за три часа до нас сюда приехали две кареты с англичанами. Англичанам готовили ужин.
Ах, сударыня, будучи дважды француженкой — дважды, поскольку Вы и француженка, и парижанка, — ах, сударыня, не попадайте в испанский постоялый двор, когда там готовят ужин англичанам! Это вступление, сударыня, дает Вам возможность понять, что мы были очень прохладно приняты сеньором доном Калисто Бургиль-осом: он заявил нам, что у него нет времени заниматься ни нашим ужином, ни нашими комнатами.
Есть то, с чем я никак не могу согласиться: это когда для того, чтобы привлечь внимание путешественников, над входом помещают надпись «Posada de Calisto Burguillos», а потом считают себя вправе выставлять за дверь тех, кого эта вывеска привлекла. Я удовольствовался тем, что в ответ на эту неучтивость вежливо поклонился метру Калисто Бургильосу и подозвал Жиро. «Друг мой, — распорядился я, — у нас в карете пять ружей, включая карабин Дебароля. Пусть Дебароль вооружится своим карабином, а вы возьмите ваши ружья и приходите сюда разжечь огонь в камине. Если вас спросят, зачем вы это делаете, то объясните, что боитесь, как бы ваши ружья не расчихались». — «Понял!» — заверил меня Жиро и направился к двери, знаком призывая Александра, Маке, Дебароля и Ашара следовать за ним. «Ну а ты Буланже, — продолжал я, — поскольку у тебя характер покладистый, захвати с собой дона Риего и вместе с этим посланцем мира отправляйся на поиски четырех маленьких или двух больших комнат». — «Хорошо», — ответил Буланже и, в свою очередь, удалился вместе с доном Риего.