Кстати, когда позавчера я ходил прощаться с господином герцогом де Монпансье, он любезно сообщил мне, что ее величество королева Испании только что пожаловала мне звание командора ордена Карла III, а возвратившись домой два часа назад, я обнаружил орденские знаки, присланные мне Осуной, который просил меня принять их на память о нем. Как видите, сударыня, не случайно я с сожалением покидаю Мадрид.
XII
Аранхуэс, 25 октября.
Через два часа после того как было закончено последнее письмо, которое я имел честь отослать Вам, сударыня, мы должны были ехать в Толедо. Путешествие было задумано в том же составе и таким же образом, как поездка в Эско-риал. Другими словами, Жиро, Маке, Буланже, Дебароль, Ашар и Александр должны были после замены уставших мулов на свежих забраться в достославную желто-зеленую берлину. Дону Риего и мне предстояло воспользоваться дилижансом. Я проникся дружеским расположением к доброму священнику и стремился не разлучаться с ним как можно дольше.
Запасы провизии были сделаны за день до отъезда и погружены в огромную корзину, так как в наши планы не входило возвращаться в Мадрид. Теми же транспортными средствами, какие должны были доставить нас в Толедо, мы рассчитывали добраться до Аранхуэса, а оттуда пиренейским дилижансом, в котором для нас были зарезервированы все внутренние места, всем вместе направиться в Гранаду. Корзина с провизией была отдана под непосредственное наблюдение Жиро.
В условленный час я распрощался с домом г-на Монье, площадью Алькала, воротами Толедо, и мы покинули Мадрид. Дорога шла вдоль берегов Тахо, по всему течению реки покрытых зелеными зарослями, которые были тем более заметны, что они вырисовывались на фоне бесконечных песчаных равнин и вересковых пустошей. Не знаю, ехали ли мы правильной дорогой или, пытаясь выиграть несколько километров, наш майорал выбрал какой-то нестандартный путь, но могу сказать, что половину дороги мы прошли пешком, проникнувшись жалостью к несчастным животным, тащившим нашу карету, а два или три раза, когда они застревали в песке или в рытвинах, даже оказывали помощь беднягам, что явно было для них существенной поддержкой.
Следует добавить, что каждый раз, когда случалось подобное происшествие, несчастный дон Риего начинал громко стенать, жалуясь на состояние дорожного дела в Испании и требуя дать ему самые точные сведения о состоянии дорог во Франции, а это доказывало, что, несмотря на свой преклонный возраст, он не потерял желания просвещаться.
В Испании, сударыня, есть одна страшная опасность, от которой надо заранее себя оберегать: это разница между расстоянием заявленным и расстоянием действительным. Так, вам заявляют, что от Толедо до Мадрида или от Мадрида до Толедо двенадцать льё. Вы трогаетесь в путь, держа в голове так или иначе мысль о французских льё. Тихо бормоча про себя, вы умножаете один на четыре, четырежды двенадцать — сорок восемь, и вы рассчитываете на сорок восемь километров, то есть на шесть часов пути, в предположении, что ехать вы будете с обычной скоростью. Вы отъезжаете, пребывая в этой уверенности, и начинаете высматривать дорожные отметки, которые во Франции отвлекают наше нетерпение, как кусочки шоколада отвлекают голодный желудок, — и что же? Никаких дорожных знаков, никаких указательных столбов — первое разочарование!
Вы продолжаете себе твердить: двенадцать льё. Ладно! Двенадцать льё, если предположить, что мы едем не так быстро, как рассчитывали, вместо шести часов займут восемь. Вы едете так шесть часов, восемь, десять, двенадцать; каждую минуту вы спрашиваете, близка ли уже цель, и вам каждый раз дают утешительный ответ. Наконец, через пятнадцать-шестнадцать часов после вашего отъезда вы различаете силуэт города, вырисовывающийся в лучах заходящего солнца.
Вы спрашиваете, что это: Толедо? Аранхуэс? Бургос? Гранада? Севилья? Вам отвечают: нет, но, когда мы доберемся до города, там уже будет близко до места назначения. В итоге, отправившись в пять утра, подобно нам, вы, так же как это произошло с нами, приедете в восемь часов вечера. На хороших дорогах и на больших просторах быстрая езда вас несколько утешит. При этом, правда, возрастает опасность перевернуться, но что за важность: пусть перевернемся, лишь бы поскорее добраться!
Подъезжая к Толедо, мы были поражены зрелищем этого города, ночью, возможно, еще более величественного, чем днем. Правда, Господь ниспослал нам, чтобы утешить нас за дневные тяготы, одну из тех темных и ясных ночей, какими он удостаивает лишь те края, что одарены его любовью. В таинственном и спокойном сиянии этой ночи мы увидели огромные ворота и дорогу, круто поднимавшуюся в гору; на вершине горы виднелись устремленные к небу зубчатые гребни домов и острые шпицы колоколен, в то время как из глубокой пропасти, окружающей гору, доносился рев несущейся по каменному руслу Тахо: река, на наших глазах так спокойно бежавшая по равнине, а здесь вынужденная сделать крутой поворот, стенала и роптала, словно путник, которому неожиданное препятствие внезапно удлинило дорогу.
В восемь часов вечера мы разместились в гостинице, возле которой остановилась карета, то есть в posada del Lino[21]. Мои товарищи выехали в четыре утра, а я в пять. Полагаясь на свои ошибочные расчеты, мы думали проделать двенадцать льё, и, стало быть, в два-три часа пополудни, самое позднее, должны уже были быть в Толедо. В два-три часа пополудни во всех странах мира, за исключением Лапландии, светит солнце, а когда светит солнце, тем более в испанском городе, найти друг друга несложно. Поэтому ни о каком условленном месте свидания речи не было.
Но вместо двух-трех часов пополудни мы приехали только в восемь. Необходимо было найти друг друга в тот же вечер. Я отправил всех лакеев гостиницы «Лино» на поиски своих друзей, рассчитывая, что и они, расположившись в какой-нибудь другой гостинице, тоже разослали всех тамошних лакеев с заданием найти меня. В оди-надцать часов поступили новости: мои друзья ужинали в fonda de los Caballeros[22]. Посланцу показалось, что они очень беспокоились обо мне. Я накинул плащ — в Испании, сударыня, всегда надевают плащи — и пошел за провожатым.
После десятиминутных странствий по фантастическим улицам, пройдя полкилометра вдоль края пропасти, тянущейся рядом с домами, наверное восхитительными при свете дня, провожатый остановился перед довольно непритязательным по виду домом и произнес: «Это здесь!»
Я вошел. Переступив порог, я уже не нуждался ни в каком проводнике. Вы знакомы с моими друзьями, сударыня. Никто из них не изображает из себя ни Гамлета, ни Фауста, ни Антони. Они обогатили гамму смеха, прибавив к ней новую октаву. В ту минуту, когда я открывал дверь, они исполняли эту гамму во всем ее объеме; хозяин с хозяйкой лично прислуживали за столом. «А вот и отец!» — воскликнул Александр. «Амо!» — промолвили все остальные. И, поднявшись со своих мест, мои спутники почтительно поклонились мне.
Я редко бранюсь, мало пью и не курю. В итоге, когда я совершаю какое-нибудь из этих трех запрещенных установлениями Бога и Церкви действий, я перехожу всякие границы. За последние три часа я скопил непомерное количество желчи и выплеснул ее в виде ругательства, от которого могло бы радостно затрепетать сердце немца. Жиро повернулся к остальным членам колонии: «Я вас предупреждал, что метр будет рассержен!» — «Это принц, это принц!» — твердили шепотом хозяин и хозяйка.
Для меня было загадкой, почему меня удостаивают этими наименованиями — «амо», «принц», «метр» — и чем вызвано напускное смирение, с каким вся колония меня встретила. «Ну же, хватит! — засмеялся я в свою очередь. — Что за шутки?!» — «Ашар! — произнес Буланже. — Ведь вы настоящий оратор, объясните амо, что происходит». Ашар поклонился. «Метр!» — начал он.