Я ничего не понимал, но, чтобы разобраться, надо было позволить оратору довести речь до конца; впрочем, заранее каждый из нас соглашался идти навстречу всякого рода фантазиям и причудам, которые могли бы доставить нам во время путешествия неожиданное удовольствие.
«Метр, — продолжал Ашар. — Да будет известно вашему превосходительству (я поклонился), что, торопясь сегодня утром уехать, мы забыли взять с собой нечто важное, а именно выхлопотанное и полученное вами вчера разрешение открывать перед нами ворота». — «Я его отдал Дебаролю, оно должно быть у него!» — прервал я его. «Это была ошибка, если, конечно, ваше превосходительство может совершать ошибки. Дебароль так тщательно спрятал разрешение, что никто его не видел в момент отъезда и все о нем забыли».
«Ты слышишь?» — воскликнул Жиро, надавливая на нос Дебаролю, который воспользовался передышкой, предоставленной ему выступлением Ашара, и погрузился в дремоту. «Что такое?» — спросил он, внезапно пробуждаясь. «Ничего, — успокоил его Жиро. — Продолжай, Ашар! Ты говоришь превосходно!» Ашар скромно поклонился и продолжил.
«Пришлось вернуться в дом Монье, но никаких следов разрешения мы не обнаружили. После получасовых поисков Дебароль вдруг воскликнул: "О, я вспомнил!" — "Что?" — "Я его использовал, когда заряжал карабин!" — "Разрешение?" — "Да!" Можете себе представить, ваше превосходительство, какими проклятиями был осыпан Дебароль. В пять часов мы вновь подъехали к воротам;
они открывались. Перед нами, — продолжал Ашар, принимая напыщенную позу, — виднелись длинные вереницы возов и караваны мулов; множество ослов, в беспорядке расположившихся на соседних полях, с философским спокойствием щипали морковь и капусту, предоставленную им во временное пользование. Огромные жующие быки, заполненные доверху телеги, пастухи с длинными хлыстами в руках — все это придавало величественную простоту простиравшейся перед нами местности». — «Браво!» — выдохнула колония. «Как он говорит! — восхитился Жиро. — Ни я, ни Леполль не способны на такое! Продолжай же, о мастер слова, продолжай!» — «Продолжайте!» — с достоинством добавил я.
Хозяин и хозяйка смотрели на эту сцену и слушали, пребывая в глубочайшем изумлении. Ашар возобновил свою речь, причем таким правильным выражением голоса, как если бы, словно Гай Гракх, он имел у себя за спиной флейтиста, задающего ему тон. «Вся толпа застыла в неподвижности и молчании; крестьяне, облокотившиеся на дышла повозок, как жнецы Робера Леопольда; погонщики, погрузившиеся в раздумье подле своих мулов и дымящие сигаретами; дровосеки в плащах, наброшенных на плечо, и с головами, повязанными платком, — никто из этих людей не толкал соседа и не пытался занять его место. Приехавшие последними становились в конец. Это безмолвие и эта степенность заставили меня вспомнить шум и суматоху, царящие у застав Парижа».
«О родина!» — вздохнул Жиро. «Превосходно!» — добавил я. «Так я могу отправлять это в "Эпоху"?» — поинтересовался Ашар. «Еще бы!» Александр поднялся, взял в руки уголь и написал на белой стене трактира: «Читайте "Эпоху"!»
Ашар продолжал: «Когда ворота распахнулись на петельных крюках, все стали проходить по очереди. Бледный свет покрывал глянцем землю, и влажные от росы борозды сверкали в отблесках рождающегося дня своими серебряными поясами; дрожащая дымка развевалась, словно вуаль невесты, над дальними селениями, и маленькие тучки проплывали по переменчивому розовому небу, напоминая ангелочков с картин Альбани…»
«Хватит! — вскричал Буланже. — Иначе я должен буду схватиться за кисти!» — «Да! Да! — поддержал его Александр., — Хватит, а то это никогда не кончится! Лучше я тебе расскажу, отец! Мы поехали по отвратительной дороге и потратили на нее четырнадцать часов вместо восьми. Ничего съестного нельзя было найти на протяжении всего пути, и поэтому нам пришлось открыть корзину с провизией. (Жиро со вздохом поник головой.) В конце концов мы добрались сюда, умирая с голоду. Чтобы получить хоть что-нибудь из еды, мы сказали, что составляем свиту очень важного сеньора и поджидаем его. Этот важный сеньор, разумеется, ты! Наконец-то ты приехал. Ты голоден?» — «Да!» — «Занимай место Дебароля: он опять заснул, подвигайся к столу и ешь!» — «Браво!» — закричала колония. «Амо?» — почтительно глядя на меня, поинтересовались хозяева. «Да!» — хором ответила вся компания.
Хозяин и хозяйка бросились обслуживать меня в соответствии с моим саном. Я остановил их жестом: «Я уже поужинал!» — «Ну, и что! — воскликнул Александр. — Даже если ты поужинал, все равно садись и, выпей мансани-льи, которую открыл для нас Маке, расскажи нам о своем путешествии». Я сел и в свою очередь рассказал о выпавших на мою долю испытаниях.
«Господа, — произнес Жиро, когда я закончил, — предлагаю проводить амо до его гостиницы; прежде всего, чтобы оказать ему уважение, как повелевает нам долг, а кроме того, надо запомнить, где она находится». — «Да, да! Проводим амо!» — закричали все.
Жиро надавил пальцем на нос Дебароля. «Эй, — воскликнул тот, — que quiere usted?[23]» — «Прекрасно, — заметил Жиро, — прекрасно. Поскольку ты расположен изъясняться по-испански, передай нашим славным хозяевам, что мы пойдем проводить метра в его гостиницу, а они тем временем пусть приготовят нам постели». Дебароль перевел слова Жиро и меланхоличным взмахом руки попрощался со мной.
С большой торжественностью меня провели по тем же улицам, по каким я шел к гостинице моих спутников. Мой провожатый поджидал меня у дверей. За свои труды он получил монетку, и, поскольку эта была первая в его жизни серебряная монета, попавшая ему в руки, он восторженно закричал: «Да здравствует монсеньор!» Ни дать ни взять Грипсолейль.
На следующий день Толедо был разбужен известием, что в стенах города появился принц, путешествующий инкогнито. Обратите на это внимание, сударыня, поскольку сказанное имеет куда более важное значение, чем Вы могли бы подумать. Шутка, хорошая или плохая, могла стоить жизни пяти нашим спутникам, и если в один прекрасный день Вы сможете их увидеть, то только благодаря вмешательству доброго Провидения, которое, поднявшись в одну с нами карету в минуту нашего отъезда, соблаговолило пересечь границу, будучи, несомненно, приглашено на свадьбу его высочества герцога де Монпансье, и последовало за нами в Толедо.
Возможно, сударыня, после того, что я Вам рассказывал о надменности испанских трактирщиков, Вы удивляетесь предупредительности хозяев гостиницы «Кабальерос». Дело в том, сударыня, что Толедо — умирающий город. От чего он умирает? Гордость не позволяет ему признать, что он умирает от голода.
Толедо, старинный королевский город, оспариваемый как самая драгоценная жемчужина короны, за которую они убивали друг друга, доном Педро Справедливым и доном Энрике Трастамаре; Толедо, насчитывавший прежде от ста до ста двадцати тысяч жителей, тщетно пытается отыскать теперь в своих опустевших стенах пятнадцать тысяч обитателей. Толедо стоит теперь далеко от всех дорог, сударыня, и, за исключением знаменитой сабельной мануфактуры, отрезан от всякой торговли; короче, Толедо живет, а вернее, держится на ногах исключительно благодаря редким иностранцам, решающимся пересечь пустыню, куда более пустынную, чем Суэцкая, чтобы добраться до него.
Эти иностранцы, приносящие с собою жизнь, здесь, как Вы понимаете, желанные гости, особенно для владельцев гостиниц. И если голод заставляет волков выйти из леса, то он же вполне может заставить трактирщиков выйти из своих домов. Отмечаю как факт, что содержатели постоялых домов в Толедо имеют характерную особенность: они покидают свои дома, чтобы отправиться на рынок и выйти навстречу путешественникам. В итоге в этом испанском городе, где больше всего голодных, можно лучше всего поесть. Впрочем, сударыня, следует поскорее объяснить Вам, что Толедо не заслуживает такого запустения.
Если говорить о местоположении города, его внешнем облике и об изобилии света в нем, то Толедо просто чудо. В нем двадцать церквей, так богато украшенных резьбой по камню, как ни одна церковь во Франции. Толедо хранит память о стольких событиях, что историку здесь хватит работы на десять лет, а летописцу — на всю жизнь. И это не считая того особого величия мертвых или умирающих городов, в которое Толедо облекся с царственным величием.
Все на свете описывают Толедо, сударыня, начиная с добрейшего и милейшего г-на Делаборда и кончая нашим другом Ашаром, человеком остроумным и ярким, который как раз сейчас, когда я пишу Вам, пишет Соляру, соединяя в своем послании все то, что было написано до него. Так что если Вы хотите узнать Толедо так, словно видели этот город собственными глазами, то повторю Вам, сударыня, слова, которые Александр написал известным Вам неудобочитаемым почерком на стене гостиницы «Кабальерос»: «Читайте "Эпоху"!»